глаза с поволокой, усики-щеточки над полными чувственными губами… Зеркальная блицтерапия. «Жив, здоров, какой тебе еще шентявы надо», – говорила бабка, шамкая беззубым ртом. В ее рту «шентява» и родилась.
Смысл этого слова ясен без словаря: штука, которую желаешь сверх всего. Что-то вроде Лизы.
– Как-то мы с подружкой и ее четырехлетним братом Генькой взобрались на разрушенную колокольню. Представляете, внутри нее – деревянная лестница зигзагом, а на вершине – доски поперек. И вот стоим, любуемся зелеными далями, потрясающая картина: изумрудно-зеленое поле, лес на горизонте нарисован одним взмахом кисти, без отрыва от неба. И вдруг – Геньки нет, одни пальцы. Сам он там, представляете себе, а пальцы здесь.
Профессор слушает Лизу и кромсает грейпфрут. Из-под рук, похожих на потрескавшуюся почву безводной пустыни, сочится капсульная мякоть.
– Я ползу по доске, так, чтобы его не вспугнуть, подруге показываю, мол, тсс. Подползаю, быстро распрямляюсь, перегибаюсь через толстенную кладку, хватаю Геньку, тяну на себя. Подруга ничего не соображает; чувствую, не вытянуть мальчика. Наконец до подруги дошло, и мы, бабка за репку, вытащили Геньку. Тот орет в голос – живот поцарапал. Еще бы, голым пузом по каменной кладке. Тогда-то я и поняла, что такое пауза. Когда ты собираешься вся и ползешь в зудящей тишине. Неверное движение – и ребенка нет.
Ничего не понятно. Что за история? * Она никогда ничего о себе не рассказывала, и вот – пожалуйте разгадывать шарады. О каких-то паузах она и днем говорила, в забытье. Нелады с «Легким дыханием»?
* Эту историю я хорошо помню, и Геньку, висящего над пропастью… Ребенок с нулевым порогом страха. Глаз да глаз за ним. Он нам отравлял все прогулки. Видимо, Таня пыталась найти переход к тираде о паузе, но ничего не вышло, и профессор не понял, и читатель вряд ли поймет.
– Распатронил для вас, прошу не уклоняться, – профессор пододвигает к Лизе блюдце с раскромсанным фруктом. От одного вида мутит.
– Я вас перебила. Вы говорили о Достоевском.
Взгляд профессора упирается в Лизин профиль. Слова застывают в гортани. Когда она смотрит на него… Глаза, обычно сияющие (особый блеск глаз он отметил еще в первую встречу или во вторую, не суть дела, но отметил сразу) потускнели. Что она таит? Он оторвался от жизни и уже не способен понять новое поколение таких вот начитанных умных женщин, невероятно, невероятно обаятельных. Какие она ставит спектакли, какие сейчас вообще ставятся спектакли, сколько у нее детей в самом деле и что это за муж, который смог довести такую женщину до состояния крайнего отчаяния. Видимо, еще тот прохиндей!
– Достоевский – Колумб материков человеческого зла.
…И тонкая, плавная, гибкая линия шеи. От затылка до основания головы волосы выстрижены лесенкой, а оттуда волной набегают на лоб, нависают над глазами густой курчавой пеной, так что ни черта не разобрать, какой там лоб. *
* Повторяю для тугоухих: большой!
– Да, так вот, на заре века он предвещал, что все эти крысы из подполья вылезут