Джону Кэмпбеллу*!
Ничипор Котейко не любил фантастику. Ну не сказать, чтоб на дух не переносил, конечно. Если ехал в трамвае, а путь предстоял долгий, мог и проглотить рассказик-другой из книжки, которую ему предстояло «раскрутить». Но так, в охотку – никогда и ни за что.
Котейко по профессии был слесарь-сантехник второго разряда, а по призванию – литературный агент. У него присутствовала деловая хватка и обостренное чутье на таланты. Так, по крайней мере, утверждал его сосед, Федор Игнатьич Гундосый, человек, не чуждый культуре, и даже однажды принесший Ничипору на читку свой сборник песен.
Кстати сказать, именно с Федора Игнатьича все и началось. Когда-то давно, примерно год назад, в дверь к Котейко поскреблись, и голос Гундосого робко сказал:
– Позвольте войти?
– Конечно-конечно, – Ничипор распахнул дверь.
Федор Игнатьич прошел в комнату, поозирался, словно видел ее впервые, тронул корявым пальцем в перчатке зазвеневшие тут же висюльки на люстре и промямлил:
– Слышал я, Ничипор, ты в литературном искусстве силен?
Котейко, который иногда баловался рассказами из грубой, но правдивой жизни слесарей, подбрасывая их в журналы типа «Сельское жито» и получая в ответ однотипные ответы: «Пробуйте себя, молодой человек», нахмурился и с достоинством ответил:
– Маненько есть.
– Тут вот мне бы я притащил тут, – скороговоркой заговорил Гундосый, а сам тем временем совал в руки Котейке что-то шуршащее, пахнущее колбасой, в целлофановом кульке.
– Это что еще? – удивился Ничипор и запустил руку в кулек. Ухватив, он вытянул на свет стопку листов. – Стихи, что ли? Ты, никак, стихи пишешь, Федор?
– Стихи не смею, – кротко опустив глаза, изрек Гундосый. – Это песни. Их петь надо.
– Ага, – крепко задумался Котейко. – А чего ты от меня-то хочешь?
– Ну так я же и говорю, – торопливо, как бы боясь, что Ничипор вот-вот погонит его поганой метлой восвояси, сказал Федор Игнатьич. – Песни это мои. Хочу отослать куда, чтоб напечатали. Как тебя, – и он угодливо заглянул в глаза покрасневшему Котейке, чей последний слесарный опус «Мужицкая тоска» взяла-таки окружная «Сермяжная правда».
– Ну, оставляй, поглядим, – вселяя надежду в нежную душу песноплета, проворчал Ничипор.
Повеселевший сосед убежал, а Котейко, погрузившись в кресло, принялся изучать потрепанные листки.
На первой же странице сверху было выведено: «Н. Котейке, моему духовному наставнику». Немало поразило Ничипора и то, что все песни Федора Игнатьича были о близком ему сантехническом деле. Заподозрив соседа в низкопоклонстве, Котейко принялся за читку. То, что он прочел, неожиданно оказалось не так уж и дурно. Тексты будущих песен не то, чтобы убеждали читателя в несомненной одаренности Гундосого, но брали неподдельной искренностью и блиставшей между строк скупой мужской слезой:
Как возьму я ключ, ключик гаечный,
Отверну ключом