брызнувшая кровь угодила в лицо девицы, заставив ее взвизгнуть. Обладатель лысины, побледнев, с ужасом взглянул на Зимина.
– Ты… Ты зря это, браток, сделал. Очень даже зря…
– Да что ты говоришь! – все с тем же каменным выражением на лице Стас перевел пистолет в его сторону.
– Тебя же из-под земли достанут! На собственных кишках повесят!
– Кто же вы, интересно, такие? – Стас улыбнулся одними губами. – Или крыша крутая? Наперед уверены, что любого подомнете?
Лысый Гур глазами показал в сторону девицы.
– Вот она подомнет. И не лыбься! Она и есть наша крыша. С ней теперь договаривайся, если сумеешь.
– А надо ли договариваться?
– Это Мариночка, – с придыханием произнес лысый, – дочь нашего мэра.
– Муратова? – брови Зимина поползли вверх. Он был готов ко многому, но не к такому. Оказывается, и его можно было чем-то удивить.
– Вот именно, кореш! Кто бы ни были твои хозяева, уж ее-то ты, хрен, переплюнешь. Потому что уже завтра ее папаша поднимет на ноги всех ментов города. Надо будет, и прокуратуру привлечет, и сыскарей из ФСБ. А уж тогда поймают в два счета. И даже не поймают, а найдут. Где-нибудь в вонючем канализационном колодце – с проломленной головой и отрезанными конечностями…
Бывший спецназовец ударил говорившего без замаха. Все той же тяжеленной «Гюрзой». Хрустнула чужая переносица, глаза лысого типа обморочно закатились, лицо с костяным стуком ткнулось в руль. Чуть помешкав, Стас коснулся пальцами его шеи, – сердце у Гура не билось.
– И чего ты этим добился? – сидящая на заднем сидении Мариночка зло прищурилась.
– Тишины, – коротко ответил Стас. – Не люблю лишнего трепа.
– Значит, будем молчать?
– Отчего же? – Зимин, развернувшись, пристально взглянул на вельможную преступницу. – Вот с тобой-то, душенька, мы и поговорим.
– О чем?
– Да о чем хочешь, – например, о пропавшем полицейском, о твоих нынешних друзьях, о той дряни, которой вы здесь торговали… – Стас перевел дыхание. – Чем народ травила, Мариночка? Героин, метадон или экстази?
Мариночка разлепила пухлые красивые губки и словно пушечное ядро послала в Стаса матерное слово – грубое, совершенно не женское. Было ясно, что юное создание не боится никого и ничего – в том числе и собственного папеньку. Оттого и занялась бизнесом, за который в иных странах по сию пору рубили на площадях головы. Рука Стаса сама дернулась к прелестному личику, однако в последний момент «кандагаровец» сумел остановить удар. Довольно было и того, что, завидев летящий в ее сторону кулак, девица испуганно дернула головой. Папенька там или не папенька, а очко у дюймовочки было все же не железным.
Судорожно вздохнув, Стас закрыл глаза. Все так же не разлепляя век, процедил:
– Откуда же