сидевший на голове самого Бальзака. Великий Оноре вас бы понял. Поэтому не жалейте пятаков, господа, а мы не пожалеем своих глоток…
Угадав короткий вступительный наигрыш, Вараксин тронул басовые струны, и гитара его молотнула по ушам собравшихся тяжким гулом. Публика послушно примолкла. Тех же, кто еще продолжал переговариваться, через секунду оглушил зычный вопль Джона:
Когда с тобою пьют,
Не разберешь по роже,
Кто – прихвостень и плут,
Кто – попросту хороший…
Слова принадлежали поэту Чичибабину, мелодию сочинил Леший. Начинался очередной концерт, детишки, сидящие по правую руку от меня, все до единого завороженно распахнули рты. Я подумал, что неплохо бы специально для них сбацать песню битлов про неподкупную любовь. Жаль, правда, не поймут по-английски. Или поймут, акселераты этакие?.. Чтобы не рассмеяться, глядя на восторженные детские рожицы, я отвел взгляд в сторону и сразу увидел моего «птенчика»…
***
Нельзя сказать, что это было какое-то наваждение, но концерт и впрямь проходил где-то вне моего сознания. Машинально работали руки, машинально пристукивал по асфальту каблук. Я вытягивал заученные фразы, но что-то мешало мне обуздать явь, стать ее полноправным хозяином. Мы замолкали, перебрасывались дежурными шуточками, Элиза с цилиндром обходила публику, а я все никак не мог оправиться. Несколько раз во время песен выдавал ляповые аккорды, и Вараксин бросал на меня вопрошающие взгляды. А я и сам не знал, что со мной творится. Девушка-птенчик стояла в каких-нибудь десяти шагах от меня, и я каждую секунду чувствовал ее взгляд. Черт его знает почему! На нас глядели десятки иных глаз, но то памятное по кафе ощущение сбивало мысли, мутило все в единое клубящееся облако. Как если бы на илистом дне, где лежала потерянная монетка, вдруг кто-то взял и взболтнул ластами. Место, где она стояла, превратилось в недосягаемую для зрения зону. Я видел все, что находится правее и левее, но вместо девчушки наблюдал какое-то размытое пятно. Она была там, и одновременно ее там не было. Кажется, с ней опять был сопровождающий – на этот раз высокий крепыш в бежевом пиджачке. На нас он взирал с откровенной скукой и безостановочно месил челюстями резинку.
Время не текло, – оно неслось вскачь, прыгая по песенным кочкам. Меня обдавало брызгами, смысл и мелодия доходили до сознания какими-то несвязными фрагментами. Когда мы уже подбирались к финальным песням, Элиза что-то шепнула Вараксину, и я понял, что в цилиндре вновь оказалась двадцатидолларовая купюра. То есть, понял я даже не это, а то, КТО же именно туда ее положил.
– Ты чего, Кирюх? Белены объелся?
Я очнулся. Если это говорил Джон, значит, и впрямь следовало брать себя в руки. Вараксин в таких случаях ограничивался одними взглядами. Встряхнувшись, я с решительностью огляделся. В самом деле, чего это я? Лет десять уже не мальчик, и вдруг нате вам, засмущался!.. Но ее уже не было. «Бежевый пиджачок» увел птенчика. И опять, как тогда в кафе, я ощутил смутное сожаление. Даже песня про кота Базилио, которая обычно захлестывала мою музыкальную персону