и трудно было сказать, кто за кем неотвязно следует. В первую же ночь она, несмотря на протесты отца, попыталась взять щенка с собой в постель, но он не согласился на это сам, упрямо слезал с кровати на пол и укладывался рядом с Машиными тапками мордой к ее лицу, и это право себе отстоял. Если же Маши не было дома, щенок поворачивался в другую сторону и так лежал часами, не отводя взгляда от окна, как это делала в детстве его единственная хозяйка.
Отныне Машина жизнь исполнилась особого смысла. Прежде Владимир Иванович нередко завтракал и уходил на службу сам, пока дочь досматривала свои сны. Теперь по утрам она поднималась рано, – белая ночная рубашка в мелкий цветок, короткие, туго заплетенные косы с кудряшками на концах, а остальное – локти, коленки, тонкая шея. Она кормила отца, перекусывала и уходила гулять с собакой, подолгу бродя старыми переулками и бульварами. Маша так добросовестно выгуливала Страхго, что если бы он сам не поворачивал домой через пару часов, так и продолжала бы бродить, думая, что только это ему полезно.
– Ты, девонька, купи мне калач, калач купи, да к обеду принеси деду старому, – просил дед Попсуйка. – Коза козой, слава те, пес – дзвиночок8, – качал он головой, закрывая дверь.
Маша не могла бы вспомнить с точностью событий тяжкого дня, когда она спасла своему любимцу жизнь, а о словах «дома развяжешь, иди домой», прозвучавших тогда в ее сознании, и вовсе забыла. Порой ей казалось, что Страхго говорит с ней, но сначала это каждый раз было словно впервые. Делясь с Павлом или отцом своими открытиями, Маша объясняла всегда: «Его глаза мне сказали», не задумываясь ни о том, как это звучит, ни о том, было ли оно на самом деле.
А звучало оно вполне нормально, ни отец, ни, тем более, Павел ничего неправильного или настораживающего в откровениях Маши не усматривали. Говорящие глаза животных, не старо ли это, как мир? Тем более, глаза животных, которых любишь.
Добрая прихожанка храма, где служил Владимир Иванович, согласилась заниматься с Машей химией, а к биологии и русскому языку она готовилась сама, твердо решив в медицинское училище поступить. Дом она прибирала быстро, незатейливую еду готовила легко, а занятия не сложны, Маша с удовольствием копалась в биологии, анатомии, а к химии относилась с уважением, но старалась от нее побыстрее отделаться, все же этот предмет у нее не ладился. Свое свободное время она отдавала теперь собаке, включая выходные, по которым встречалась с Павлом. Если только их не приглашала к себе Нина Дмитриевна. Доехать до Прелаповых с псом было почти невозможно: они жили в Черемушках.
После обретения Страхго Павел стал звонить Маше чаще, назначал ей встречи, приезжал к Бережковым, и Владимир Иванович с надеждой смотрел на дочь. Но Маша, так трезво относящаяся теперь к домашним делам и будущей профессии, общаясь с Павлом, по-прежнему витала в облаках. Отец не находил ни следа влюбленности в дочери, не чувствовал ее и Павел,