незнакомец приблизился к Мангейму, отвесил легкий поклон и приятно улыбнулся.
– Имею честь сообщить, что ваша поездка в Афины отменяется.
– Почему? – спросил Мангейм, еще не до конца осознав смысл сказанного.
– Вместо вас должен поехать другой человек. А вы свою медаль возьмете на следующей Олимпиаде.
Новость была столь неслыханной и бессмысленной, что Мангейм не мог в нее поверить, все еще надеясь, что это ошибка или глупый розыгрыш.
– А кто поедет вместо меня: Лурих или Меттер?
– Эти прославленные борцы останутся дома. Поеду я.
Мангейм смерил взглядом беспардонного субъекта. Ростом чуть ниже среднего, в плечах крепкий, ладно и прочно сложен, будто вытесанный из крепкого дуба, шея массивная, руки сильные. Но на борца слабо смахивает. Да еще усы дурацкие. С такими только в цирке выступать. Вглядевшись в его лицо, Мангейм убедился: в мире борьбы этот господин никому не известен. Во всяком случае – ему.
– А вы кто такой будете?
– Просто Ванзаров.
– Просто, значит? Это хорошо. А за какие такие заслуги вас вместо меня в команду сунули? И здесь связи и знакомства? Что же это делается, Алексей Дмитриевич?
Бутовский сделал вид, что не услышал, старательно разглядывая фотографии.
– Я понимаю ваши чувства, господин Мангейм, – сказал Ванзаров. – Поверьте, это суровая необходимость. Эта ситуация не доставляет мне удовольствия. Я вынужден так поступить. Прошу вас проявить мужество и благоразумие. Буду вам за это крайне признателен.
– Надо же, какие слова! А вот я возьму и так вам отвечу… – Мангейм выставил сочную фигу прямо в нос наглеца.
Ванзаров вежливо кивнул.
– Это естественная реакция. Готов сделать вам предложение: если вы хотя бы раз из трех поединков положите меня на ковер, я немедленно уйду. А вы поедете в Афины. Уговор?
Мангейм, не раздумывая, пожал протянутую руку. Скинув пиджак, сорочку, брюки и ботинки, он остался в одних трусах, вынул счастливый ремень и туго перепоясался.
– В костюмчике бороться будете?
Ванзаров снял ботинки, аккуратно повесил на стул сюртук, расстегнул ворот и закатал рукава.
– Не возражаете, если буду так?
Мангейм не возражал. Ему же лучше. Приняв стойку, он крепко уперся пятками в холодный паркет, чуть согнулся и выставил руку для захвата. Соперник не проявил желания драться. Пришлось поманить его ладошкой. Жест этот для настоящего борца оскорбительный, выражает глубокое презрение к противнику, но для этого типа в самый раз. Все равно ничего не понимает.
Бутовский, следивший за происходящим, не сразу понял, что произошло. Только что главная надежда на золотую медаль стоял в агрессивной позе, готовый к борьбе, как вдруг перелетел кубарем и шмякнулся об пол. Чемпион будущих Олимпиад был повержен буквально одним движением.
– Туше, – сказал Ванзаров, будто заказывал чашечку кофе. – Раз…
Мангейм вскочил в такой ярости, что чуть не нарушил