который прется при описании изнасилований несовершеннолетних и признается в несодеянных преступлениях из скуки, – надо было раскрывать новые похищения, и на площадке расследования по делу МакКомберса стало очень холодно.
Ни у Туловицкого, водителя Рори, ни у Силлмэма, водителя Грегорских, не брали кровь на анализ, пока со дня похищения не прошло изрядное время, и какое бы то ни было остаточное присутствие севофлурана у них в организмах осталось незамеченным.
Сколько бы ни было в них общего, исчезновение Марты Грегорской и похищение Рори МакКомберса никогда не связывали между собой.
У этих двух случаев общим было еще одно обстоятельство: никого из детей больше никто не видел.
Крис МакКуин ушел от них той осенью, когда Вик перешла в среднюю школу.
Первый год у нее с самого начала не заладился. Она получала C[43] по всем предметам, кроме рисования. Учитель рисования вписал в ее табель за четверть замечание, пять поспешно нацарапанных слов: «Виктория одарена, ей надо сосредоточиться», – и поставил ей B.
Вик рисовала во всех учебных кабинетах. Маркером «Шарпи» она сделала себе татуировку, раздражавшую мать и впечатлявшую мальчиков. Подготовила отчет о прочитанной книге в виде комикса, что позабавило всех других детей, сидевших с ней в задней части класса. За развлечение остальных лоботрясов Вик заслуживала A+. Вместо «Роли» у нее появился «Швин»[44] с серебряными и розовыми кисточками на руле. Этот «Швин» она ни во что не ставила и никогда на нем не ездила. Он ее смущал.
Когда Вик вошла в дом, вернувшись с обычной задержки после занятий, мать, сгорбившись, сидела на оттоманке в гостиной, уперев локти в колени и обхватив голову руками. Она плакала… все еще плакала, слезы сочились из уголков ее налитых кровью глаз. Она, когда плакала, становилась уродливой старухой.
– Мам? Что случилось?
– Звонил твой отец. Сегодня он не придет домой.
– Мам? – сказала Вик, давая рюкзаку соскользнуть с плеча и упасть на пол. – Что это значит? Где же он будет?
– Не знаю. Не знаю где, и не знаю почему.
Вик уставилась на нее с недоверием.
– Как это ты не знаешь, почему? – спросила Вик. – Он не придет домой из-за тебя, мама. Потому что он тебя не выносит. Потому что ты только и знаешь, что пилишь его, станешь вон там и давай пилить, когда он устал и хочет, чтобы его оставили в покое.
– Я же так старалась. Ты не представляешь, как я старалась угодить ему. Я могу держать в холодильнике пиво, могу разогревать ужин, когда он поздно приходит. Но я не могу больше быть двадцатичетырехлетней, а именно это ему во мне и не нравится. А его последней было как раз столько, понимаешь? – В голосе у нее не было никакой злости. Он звучал устало, вот и все.
– Как это понимать – его последней?
– Последней девице, с которой он спал, – сказала Линда. – Но я не знаю, с кем он теперь, не знаю, почему решил к ней уйти. Не то чтобы я когда-нибудь ставила его в такое положение, чтобы ему