глаз. – Вы ее не знаете. Она прошлой зимой в Норвегию переехала. А потом захотела со мной переписываться, и я согласилась. А сейчас мы перестали.
– И ты тоже писала ей такие же письма? – спросил Тоумас. – С такими же картинками, с такими же словами?
Вала помотала головой, и по ее щеке скатилась слеза. Кате захотелось обнять ее, но она понимала, что ничего этим не добьется.
– Ну, не точно такие, – ответила Вала. – Но мне все-таки нравилось их читать. Потому что я ненавижу жить, а еще ненавижу всех вас. Вы – отстой!
Не успела Ката открыть рот, как Тоумас подошел к Вале и отвесил ей оплеуху. Звук удара разнесся по всей гостиной – а потом послышался топот ног: дочь выбежала вон, взбежала вверх по лестнице и захлопнула дверь в свою комнату.
Весь остаток дня Тоумас пытался извиниться перед Валой, но та отвечала лишь криком, новыми рыданиями и угрозами покончить с собой. Она требовала письма назад, но Ката отвечала, что об этом не может быть и речи. Тогда Вала попыталась убежать из дома – чтобы убить себя, как она сказала, – однако Тоумас задержал ее и запер в комнате.
– Пока тебе не исполнится восемнадцать, решать будем мы, – сказала Ката через дверь. – Мы просто хотим тебе помочь, родная.
В ответ послышались неистовые рыдания и проклятия.
Хотя Ката уже давно не появлялась в церкви, она решила навестить пастора Видира и попросить у него совета. Тоумас сказал, что готов на все (у него до сих пор голова была заморочена собственной же болтовней о Сатане, даром что тогда он говорил это не всерьез), но если это не даст быстрого результата, они обратятся к психиатру.
Валу держали взаперти в комнате, пока она не согласилась сходить к пастору. К нему принесли и письма; когда Видир просматривал их, на лице у него не дрогнул ни один мускул, даже когда ему попалось изображение его самого, украшенного поросячьим хвостом, огромными рогами и с ножом в глазу; под этой картинкой стояла подпись заглавными буквами: «ПАСТОР ГОВНО».
– Очень интересно, – сказал он и передал письма органисту, по совместительству своему помощнику. Спросил о письмах, которые писала сама Вала, но получил ответ, что они в Норвегии у «той девчонки». Затем спросил, действительно ли ту девочку зовут «Батори» (или, как это звучало в его устах, «Баттери»), но Ката ответила, что она навела справки и считает, что это имя одной венгерской графини, жившей в Средние века и убившей более 600 женщин.
– То есть она купалась в их крови.
Еще Ката сказала, что классный руководитель подтвердил: да, в классе одна ученица действительно прошлой весной переселилась в Норвегию, и они с Валой дружили.
– Вала сказала, что первые письма выбросила, потому что они показались ей какими-то странными, а остальные решила сохранить. Они переписывались несколько месяцев, а потом Вала захотела прекратить.
– Хорошо, – сказал пастор Видир, кивнув. – А она писала в ответ такие же письма, или как?
– Она это отрицает. И все же признаёт, что чем дальше, тем больше ей нравилось