ее лицо заплакано. Пытаюсь сказать: пожалуйста, не надо. В этом сне не могу говорить. Она перестает видеть меня, возвращается к Пьянице, целует ее от шеи, все ниже, грудь, живот. Я не могу шевелиться, вынужден наблюдать. Попытки отвернуть голову отзываются болью в позвоночнике, но я продолжаю сопротивляться, и кажется, что голова сейчас отвалится, хрустнет, и у меня вырывается с визгом:
– Да перестань!
Сказал это уже в комнате, здесь, в родительском доме. Было совсем темно. Так я лежал и говорил себе: «Я все решил, нам нужно разорвать отношения. Слишком тяжело нам вместе». Стояло раннее утро, я вышел на кухню, даже папа еще не встал на работу. Сидел там один, разглядывал часы, висящие на стене. Секунда за секундой, и вот мне уже двадцать два с половиной года, но разве есть время, разве оно существует? Ничем я не отличался от себя в детстве. И если начать упорно вспоминать любой момент прошлого, снова попадешь в него. И никакой разницы между сейчас, и тогда, и тем, что я воображаю себе в будущем. Все это какой-то пустой и скучный туман.
Я встретил Наташу на автовокзале, при ней была тяжелая спортивная сумка с вещами и банками солений, варенья и пакетиками маминых блинов. До ее общаги мы шли пешком, было недалеко. Погода на этот раз была хорошая, около нуля. Я совсем не знал, о чем с ней говорить.
– Ну, и как съездила?
– Все хорошо.
– Чем занимаются твои родители?
– Работают.
В общаге мы сели на диван, оба зажатые. Она дала мне фотоальбом. Я увидел ее где-то на море, в купальнике. Два года назад. На фото ей было шестнадцать.
– Ого, – сказал я. – Это где?
– Севастополь.
– Ты еще девственница тут?
Она ткнула меня локтем:
– Ты чего это спрашиваешь?
У нее зазвонил телефон. Она встала у окна, стала разговаривать со своей мамой. Да, все хорошо, доехала хорошо. Я подлез под нее на корточках и стянул юбку с колготками. Она вертела попой, уворачивалась – я смущал ее и мешал разговаривать. Но я все равно стянул трусы. Ладно, она вышла из своей одежды, и, все еще говоря по телефону, повернулась ко мне лицом, стояла передо мной, надо мной, и ее вагина была на уровне моих глаз. Я припал туда ртом и сразу же отпрянул. Мне не нравился этот вкус и этот запах. Я не то что не возбудился – член даже съежился, будто я окунул его в снег. Чтобы она не заметила моего смущения, я целовал ее ноги рядом с промежностью, а пальцем ковырялся в дырочке, прикидывая, что делать дальше. Она положила трубку на подоконник и легла на диван. Пухленькая, с одетым туловищем, голыми ногами и бритой наголо толстенькой писькой. Будь я пьян, это зрелище меня бы сразу раззадорило. Теперь мой телефон издал звук: я услышал, что пришло эсэмэс-сообщение. Автоматически потянулся ответить, но решил, что это будет невежливо. Снял с Наташи оставшиеся вещи, разделся сам и лег рядом.
Мы целовались, но толку не было. Этот вкус и запах не привлекали меня, я не мог от них отделаться.
– Что такое? – спросила она.
– Ты не могла бы взять в рот?
– Что?
– Мой член, конечно.
Она размякла и обиделась.
Мы