направлена прямо на него. Закон интервью – зрители должны видеть лицо человека, задающего вопросы.
Екатерина же была натянута как струна. Никогда она еще не давала интервью в прямом эфире. Торжественный обед, репортаж о котором уже подходил к концу, не считается – тогда не нужно было отчитываться о своих действиях и обнажать свои мысли перед серой, огромной, пугающей телемассой.
Она одернула вызывающе-поросячий пиджачок, навязанный ей стилистами «Всемогущего» («принцессы должны носить розовое!» – проклятый контракт! словно крепостное право вернулось и обернулось против самих Романовых), и спросила Генри:
– Мы следующие?
– Десять секунд, ваше высочество. И помните: здесь никого нет. Только вы и я. Не смущайтесь.
В телевизоре вновь возник возбужденный Ангел Головастиков и начал так быстро разевать рот, как будто участвовал в конкурсе по скоростному поеданию испанских оливок. Поскольку звук телевизора был по-прежнему выключен, чтобы не фонить потом во время включения, великой княжне оставалось только догадываться, что там плетет этот позер. Вероятно, что-то касательно ее интервью, поскольку Генри, который слушал эфир через маленький наушник, внезапно выпрямился, скупо кивнул в камеру и громко произнес:
– Да, Ангел. Мы с великой княжной находимся в Янтарном кабинете Екатерининского дворца и прямо сейчас поговорим о самых запомнившихся событиях этой недели. Ваше высочество, какой была ваша первая мысль, когда вы увидели перед собой на тарелке салат из тюльпанов?
Екатерина улыбнулась.
– Да, этот обед я не скоро забуду. – Голос великой княжны совсем не дрожал: сказывались уроки ораторского мастерства. – Сплошной сумбур. Сначала пожар, потом все блюда перепутались… Салат из розовых тюльпанов стал для меня и, полагаю, для моих женихов полным сюрпризом. Уверяю вас, мы заказывали совсем другие блюда! Я, например, ждала салатик из свеклы, жареного каплуна и клюквенный кисель. Вместо этого получила несъедобные тюльпаны и сухари из малины. Кто вообще любит сухари?! Да еще и из малины?! Ивану подали суп из налимов, а у него на рыбу, как выяснилось, аллергия, пришлось срочно вызывать дворцового врача, откачивать парня…
– Произвел ли на вас впечатление его пищевой героизм? Иван ради вас съел блюдо, от которого мог умереть…
– Вы знаете, Генри, я бы предпочла, чтобы он все же не шел на такие жертвы, это как-то слишком. Сердце разрывалось от жалости.
– Возможно, вскоре оно будет разрываться от любви – говорят, у вас на Руси любят из жалости. – Генри посмотрел в блокнот. – А что вы скажете о бурной реакции принца Мануэля на бразильскую фейджоаду (национальную крестьянскую еду этой бывшей испанской колонии), которая ему досталась?
– Я как будущее государственное лицо могу понять его принципиальную позицию – знаю, что он не признает ничего южноамериканского. Но кричать и бить кулаком по столу… Не знаю, я чувствовала себя в этот момент дискомфортно.
Генри перелистнул тонкую рисовую страницу.
– Кто-либо