поэт, «есть женщины в русских селеньях». Выяснилось, что реликт сохранился на мою голову.
Лиза глянула на ситуацию, затем на меня с искренним отчаяньем и предложила два варианта выхода из кризиса. Либо она возьмётся раздевать старушку, и оставит регистратуру на мое попечение, либо наоборот, в кабинет к Вениамину Жановичу пойду я, он очень обаятельный мужчина. К своему позднейшему сожалению, я испугалась служебной ответственности и, как зачарованный кролик, выбрала старушку с доктором, думая, что подвиг милосердия впоследствии зачтётся, а если я не справлюсь с иными клиентами, то у Лизы возникнут неприятности. Как оно водится, букет мотивировок завёл в тупик, я вышла из-за стойки и повела пациентов в ближний кабинет, в душе проклиная всех участников без разбора, однако свою бесхарактерность в первую голову.
На месте сразу выяснилось, что я бранила себя недостаточно. Доктор Вениамин Жанович, невзирая на обещанное обаяние, оказался беспримерным хамом. Увидев неизвестное женское лицо рядом со старушкой, он, не стесняясь, предположил, что Лизочка проявила изобретательность и снарядила пациентку из очереди, чтобы та не ждала направления на аборт слишком долго, а обследовалась сразу после Веры Аркадьевны.
Оказывается, дамская очередь сидела в клинике именно по этому поводу, такова была специализация. УЗИ определяло сроки, а доктор рекомендовал клинику, где вмешательство делалось быстро и безболезненно, в отличие от привычной постсоветской медицины.
Когда я усвоила информацию в процессе раздевания старушки, то не замедлила выдать милому доктору нецеремонный ответ, после чего он заключился в обиженное молчание. Я тем моментом сосредоточилась на деталях туалета Веры Аркадьевны, решая не всегда успешно, что и для чего именно на ней намотано, далее – как оно держится. Старушка по мере раздевания консультировала, объясняя, что обыкновенно обходится без лишнего исподнего, однако для медицинского визита сочла нужным принарядиться.
Однако то были семечки, как мы любили выражаться в отроческом возрасте. Когда я уложила старушку на кушетку, оставив при ней предмет былой роскоши, именно лиловую комбинацию, а доктор совершил последний акт, приподняв полинявший шёлк, то мне срочно потребовалась личная кушетка! Не знаю, каким чудом я устояла на ногах. Злокачественная опухоль на груди у бедной женщины оказалась открытой и предстала наглядно, как в медицинском атласе. Описывать увиденное я не буду, оно долго стояло у меня перед глазами, остальное в тот момент удалилось и поплыло «в сиреневом тумане». Как «мертвые седые корабли» в известном романсе Вертинского. Строчки о том, что «плавают в сиреневом тумане мёртвые седые корабли», скорее всего, навеянные видом выцветшего шёлка, пришли из памяти, наложились на заунывную музыку и витали подле кушетки, не позволяя опуститься на пол и рыдать в голос от обуявшего ужаса.
Гуманитарные и прочие соображения развеялись, только слова и музыка угрюмого романса поддерживали