что небрежно просматриваю книги (пробегая мимо них трусцой, ну, знаете, все ведь так делают в книжном магазине).
– Январия! – крикнула Пит. – Яна, куда ты пропала? Я хочу, чтобы ты кое с кем познакомилась.
Неловко признавать, но я просто застыла, смотря на дверь и оценивая, смогу ли я выйти оттуда незамеченная. Важно отметить, над дверью было колокольчики, но я все равно рассматривала вариант побега.
Наконец я сделала глубокий вдох, заставила себя улыбнуться и вышла из-за полок, сжимая свой ужасный латте, как будто это был пистолет.
– Ха-а-а-а-й, – протянула я и неловко помахала рукой, как делают гигантские куклы в детских парках.
Мне пришлось заставить себя посмотреть прямо ему в глаза. Он выглядел точно так же, как на своей авторской фотографии: острые скулы, яростные темные глаза и худые мускулистые руки могильщика, ставшего писателем.
Он был одет в мятую синюю (или выцветшую черную) футболку и мятые темно-синие (или выцветшие черные) джинсы, а в его волосах и едва заметной щетине вокруг кривого рта начала пробиваться седина.
– Это Январия Эндрюс, – объявила Пит. – Она писательница. Только что переехала сюда.
Я могу поклясться, что увидела, как на его лице появилось то же осознание, какое осенило меня несколько минут назад. Его взгляд сверлил меня, словно он собирал воедино все то, что сумел разглядеть в темноте прошлой ночью.
– Вообще-то мы уже встречались, – сказал он, и огонь тысячи солнц обжег мне лицо.
– А? – обрадовалась Пит. – Когда же?
Мой рот беззвучно открылся, на языке уже вертелось слово «колледж», когда мой взгляд снова сосредоточился на Гасе.
– Мы соседи, – сказал он. – Верно?
О боже. Возможно ли, что он вообще меня не помнил? Меня зовут Январия, достаточно редкое имя. Была бы я какая-нибудь Ребекка или Кристина. Я старалась не думать слишком много о том, как Гас мог забыть меня, потому что это только изменило бы цвет моего лица, заставив оттенок пережаренного омара перейти в тон баклажана.
– Верно, – сказала я. Телефон рядом с кассой зазвонил, и Пит подняла палец, извиняясь. Она повернулась, чтобы ответить, оставив нас одних.
– Итак, – наконец произнес Гас.
– Итак, – повторила я.
– А что вы пишете, Январия Эндрюс?
Я изо всех сил старалась не смотреть искоса на гору «Откровений» на столе сбоку от меня.
– В основном романтику.
Бровь Гаса поползла вверх:
– Ах!
– Ах – что? – спросила я, защищаясь.
Он пожал плечами:
– Просто «Ах».
Я сложила руки на груди:
– Это было бы ужасно – понимать, что оценка для меня «Просто ах».
Он прислонился к столу и тоже скрестил руки на груди, нахмурив брови.
– Ого, быстро получилось, – сказал он.
– Что получилось?
– Оскорбить тебя всего один слогом. «Ах». Впечатляюще.
– Оскорбить? Ничуть. Я так выгляжу