а также его главный вход, где человек в форме спросил у них документы, внес данные в большую книгу и позвонил куда-то, доложив об их прибытии. В угловом здании по адресу: улица Ласло Рудаша, 45, находился, как сообщала висящая слева от входа черная стеклянная табличка с золотыми буквами, паспортный отдел Министерства внутренних дел – в здании неприветливом, но на какое-то мгновение неожиданно показавшемся им даже красивым благодаря своим пропорциям. Хотя странная его асимметрия их внимания не привлекла: с улицы, если подходить пешком со стороны бульвара Ленина, ее не видно – заметна только серость, а если быть совсем точным, стальная серость; вот, пожалуй, и все, что произошло в тот не особенно знойный летний день июня 1978 года. Здание, конечно, довоенной постройки, тут сомнений не было – об этом свидетельствовали пропорции, окна, две розетки над главным входом, видневшиеся лишь наполовину из-за остекленной ребристой конструкции из кованого железа над парадной дверью. Да, эти стены выглядели столь же запущенными, обшарпанными и невзрачными, как и все дома в округе, но если бы молодые люди могли увидеть здание целиком, они бы, возможно, заметили, что оно напоминает контору, совмещенную с храмом: слева от входа фасадный ризалит неожиданным образом украшали колонны и арочные окна, тимпан наверху свидетельствовал о многообразии внутренних пространств, а под большим тимпаном виднелся еще один поменьше, что сообщало ризалиту еще большую загадочность. Сидящего на крыше дома сфинкса с застывшим лицом было совсем не видно: кому придет в голову переходить на другую сторону улицы Ласло Рудаша, чтобы хорошенько рассмотреть главный фасад паспортного отдела Министерства внутренних дел?[10] Вероятно, издалека, из-за вокзальных путей, из мансарды расположенного где-нибудь там дома это здание, наверное, можно было бы увидеть во всей красе. Но главное, не видно было даты на тимпане, MDCCCLXXXXVI, гордо возвещающей, что дом этот построен не одну, а две мировые войны тому назад, в год великого подъема и тысячелетия существования государства[11]. Заботливые руки – или бомбежка, а может, и прицельная пулеметная очередь – сбили гермы с полуобнаженными женщинами, венчавшие замковые камни рустованной части первого этажа, их место заняли безыскусные ромбы. Но кое-что там отсутствовало и по воле проказника-архитектора: на углу улиц Ласло Рудаша и Вёрёшмарти кто-то как будто отрезал от дома, словно от торта, длинный треугольный кусок, вследствие чего большое здание осталось, по сути, без угла, и этим как будто нечто утверждалось, казалось, этой узкой гранью здание как будто обращалось ко всем жителям города: узкая ниша для статуи на третьем этаже пустовала, а над ней, как над ораторской трибуной, нависал в качестве неожиданного декоративного элемента ажурный резной балдахин, еще выше располагался гербовый щит, который, наверное, специально оставили пустым – в круговороте двух мировых войн с него все отвалилось, исчезло, и теперь не осталось никаких свидетельств того, что утром той памятной пятницы молодые люди с некоторой
