мной, преклонив колени, стоит гений, русский гений. Закончив читать одно стихотворение, он не мог остановиться, он читал еще и еще, все больше распаляясь и воодушевляясь. На щеках Есенина блуждал нежно-розовый румянец, делавший его похожим на хорошенького младенца.
Не ругайтесь. Такое дело!
Не торговец я на слова.
Запрокинулась и отяжелела
Золотая моя голова.
На последних двух строчках он запрокинул голову и провел рукой по своим чудесным густым волосам. Когда он кончил читать, я сказала ему, с трудом выговаривая: «За-ла-тая га-ла-ва». Мои слова привели его в совершеннейший восторг. Я, смеясь, запустила руку в его светлые кудри и повторила. Он громко, по-детски непринужденно, расхохотался.
– Да, да! Золотая голова! – вторил он.
Тут подошел Илья Ильич с хозяином вечера Якуловым. Я заметила, что толпа вокруг нас с Есениным заметно поредела. Видимо, гости оказались понятливыми и решили не мешать двум поэтам. Нет, нет, я не ошиблась, двум, ведь мои танцы тоже были поэзией. Якулов представил Есенина, теперь уже официально, мне и Илье Ильичу. Мой херувим начал что-то страстно объяснять, размахивая руками. Из потока речи мой слух выхватил лишь мою фамилию и слово «Эрмитаж». «Наверное, он поехал сначала в Эрмитаж, на мое выступление, но уже не застал меня и поспешил сюда», – подумала я. Он снова начал читать свои стихи.
Я вдруг страстно захотела поцеловать Есенина. От него исходил какой-то деликатный тихий свет. Весь его мягкий облик дышал наивностью и искренностью. Я впилась в его полные, красиво очерченные губы, и какими же сладкими они мне показались. Сахарные уста!
– Ангель! – сказала я, засмеявшись.
Он смутился и потупил свой васильковый взор. Тогда я играючи заглянула ему в глаза и снова увидела лукавых прыгающих чертиков.
– No-o-o-o-o, – протянула я. – Чиорт! – поцеловала его еще раз и захохотала. Есенин смутился еще сильнее, но я отчетливо почувствовала, что нравлюсь ему, что его тянет ко мне. Если бы мы были наедине, думаю, в следующую же секунду мы слились бы в беззаветном страстном порыве. Сам Эрос, казалось, соединил нас.
– Уже четыре часа, мисс Дункан. Вы собираетесь домой? – прервал мои мысли Илья Ильич.
– Ах, как незаметно пролетело время… Да, наверное, уже пора, – нехотя я поднялась с кушетки.
Есенин вскочил на ноги и обеспокоенно посмотрел мне в глаза.
«Мой ангель, теперь я тебя никуда не отпущу! Ты мой!» – подумала я, глядя на него. Улыбнувшись, я долго смотрела в его прекрасные глаза, давая понять, что также как и он, не хотела бы прерывать общение сейчас.
Светало. Мы вышли на улицу. Фонари уже потушили, и в серой мгле вырисовывались четкие контуры зданий. На востоке розовела тоненькая полоска зари. Я с наслаждением вдохнула звенящий утренний октябрьский воздух. Вокруг ни души. Илья Ильич засуетился, разыскивая, глядя по сторонам, экипаж. Вдруг вдали по мостовой задребезжала пролетка. Илья Ильич что-то крикнул, и кучер повернул в нашу сторону.