наконец извлекла свой паспорт. Протянула душке-следователю, тот мельком взглянул на страничку с фотографией и передал документ противному Салову. Наде любезно предложил:
– Пойдемте.
Они в молчании пересекли лестничную площадку.
В Ленкиной – теперь уже бывшей – квартире царила суета. Спотыкаясь о сваленный в коридоре хлам, шныряли озабоченные люди в милицейской форме. На кухне за хромоногим столом Надя углядела пожилого мужчину в синей форме с логотипом «Скорой помощи». Он сосредоточенно заполнял какие-то бланки, а рядом стоял второй, помоложе, с медицинским чемоданчиком.
Надя – у Ленки она не бывала уже минимум года три – поразилась, до какой степени та запустила когда-то очень аккуратную, дорого отремонтированную квартиру. Об обои, кажется, каждый гость считал своим долгом руки вытереть. Пол весь прожжен окурками. У Ленкиной школьной еще фотографии, которая зачем-то висит в коридоре, разбито стекло… Как же получилось, что ее молодая – и талантливая! – жизнь пошла наперекосяк?..
– Сюда. В спальню, – прервал Надины размышления оперативник.
Она послушалась. И увидела.
Сначала – огромный, по всей площади комнаты матрас. Мутное зеркало, жалкая пародия на плохой эротический фильм, под потолком. И Ленку, лежащую на спине. С серым лицом, вокруг губ пена, глаза закатились, и, кажется, даже трупные пятна уже проступили… Ужасно. Но все равно видно, до какой степени она юная. Утонченная. И беззащитная.
– Она? Коренкова? – коротко спросил мент.
– Да, – всхлипнула Надя.
– Тогда все. Можете забирать, – крикнул он кому-то в недра квартиры. Деловито велел Митрофановой: – Ты пока в другой комнате обожди. Сейчас труп увезут, и мы к обыску приступим.
– А что… что с ней случилось?.. – Надя никак не могла отвести глаз от обнаженного и прекрасного даже в смертельном удушье молодого тела. Ей до сих пор не верилось, что Ленкина смерть – это навсегда. Глупости в голове вертелись. Будто им по восемь лет, они за что-то обиделись на своих строгих мам и решили им в наказание умереть – конечно, понарошку…
Но оперативник окончательно развеял ее иллюзии.
– Убили, похоже, твою подружку, – поморщился он. – Задушили. – И с непонятным садизмом, а может, просто с профессиональным равнодушием уточнил: – Веревкой.
Милицейский испытующе взглянул на Митрофанову. Явно чего-то от нее ждал. Может быть, слез и выкриков: «Как же так?!» Или испуганного: «Я не убивала!» Или всего лишь оправданий, что Ленка ей совсем не подружка, а просто соседка и бывшая одноклассница?
Но, похоже, Надежда его ожидания обманула. Потому что не стала ни рыдать, ни оправдываться. А просто стояла и будто завороженная смотрела на то, что осталось от Ленки. И опять вспоминала, вспоминала. Вдруг всплыло, как они на физкультуре подглядывали за мальчишками в щелку пацанской раздевалки. Или как в восьмом классе однажды вместе в консерваторию отправились. А в антракте с Ленкой вполне по-свойски поздоровался сам Женя Кисин. И свою кассету