в баньке, у нас же, сам знаешь, чудо бани – живительные. Даром, что их по иноземному обзывают уже многие – термами.
– Шалишь, брат! Баня, она и есть издревле – баня, завсегда на Руси. Сейчас-то там все, кто прибыл, отмокают, отпариваются поди. Ну а мы уже по-стариковски к ночи ближе поскребёмся, чтобы значится молодёжи не мешать, правильно, Иванович?
И Сотник с улыбкой кивнул, глядя на старых друзей.
– Но сначала я всё же к Марфутке заскочу с внучатами, полгода почти с роднёй не виделся.
– Само собой, само собой, – закивали понимающе ветераны, – Родня – первое дело в нашей жизни, не зря имена-то схожие: Родня, Род, Родить, Родина, самые главные-то слова будут!
Все потянулись к выходу, а Буриславович, чуть задержавшись, вытянул из-за пазухи какой-то кожаный свёрток и подал его командиру.
– Иванович, я тут в запечатанном воском мешке тебе грамотку от князя привёз. Пока мы под загрузкой в Новгороде стояли, Ярослав Всеволодович к себе меня на княжье подворье за город зазвал. Попотчевал там яствами, расспросил о походе внимательно, о делах ратных и о мирных в нашей усадьбе, а потом для тебя запечатанный пакет отдал, чтобы, говорит, самому Андрею Ивановичу только лично в руки сие письмо, попало! И никому другому, окромя командира, не отдавать его. И ещё, – и Лавр смущённо так крякнул, глядя на Сотника.
– Ну, сказывай, Буриславович, что ты мнёшься-то как чужой? – с интересом глядя на тыловика, спросил Андрей.
– Дык, он мне всё вопросы такие чудные задавал. Дескать, смогли бы мы месяца три в самую студёную зимнюю пору в дальнем бы походе осилить. В достатке ли одёжи и всякого прочего зимнего припаса у нас. Ну и вообще, много ли воинов из карельских родов у нас, и нет ли кого из тех, кто ещё западнее их живут, из племён еми и суми, стало быть.
– Ну а ты что ему ответил-то? – с усмешкой спросил своего заместителя по тылу Сотник.
– Да то и ответил, что коли будет такой приказ, так и зимний, и летний поход мы осилим. Чай не в первой уж нам самую в лютую стужу воевать. Вона как о прошлогоднюю зиму под Усвятами в январе да феврале от мороза-то деревья трещали, а мы то ведь ничего, выстояли, и литвин тех вдрызг разделали.
– Что, так и сказал князюшке-то? – опять усмехнулся Сотник.
– А так и сказал, Иванович, и по карелам, что есть у нас два-три десятка из добрых бойцов. И по западным, что нет их у нас. И по зимнему припасу ответил, что мало у нас его совсем, и что одёжи тёплой всего ничего осталось, а что если и есть, так и та после прошлой войны с литвинами вся-то поизносилась, – и Буриславовович с самыми что ни на есть чистыми и невинными глазами посмотрел на командира.
– Эх, и лис ты, Лавруша, ну чистый хитрован! – захохотал в ответ Сотник, – У самого склады от зимней рухляди ломятся. Две бригады еще поди в неё одеть можно, а ты всё туда же «Подайте Христа ради полушубков сотен пять-шесть, а то нам носить нечего, и про меховые сапожки с валенками ещё не забудьте!»
И он хлопнул тыловика по плечу:
– Всё