малые ли – запляшут на канате.
– А какой заклад?
– Я ставлю сорок кружек пива, – отвечал Уленшпигель, – а если я выиграю, вы платите три патара.
– Идёт, – ответили они.
И каждый дал ему по башмаку. Уленшпигель сложил их все в передник, влез на канат и, хоть с трудом, плясал на нём с этой ношей.
Молодёжь кричала снизу:
– Ты говорил, что башмаки будут плясать, а ты их держишь. Обуйся в них или заплати проигрыш!
– Да я и не говорил, что надену их, – отвечал Уленшпигель, – а только, что буду плясать с ними… Вот я и пляшу, и они пляшут со мною в моём переднике. Что уставились, точно лягушки? Платите-ка мои три патара.
Они кричали, требуя, чтобы он им отдал их башмаки.
Он стал бросать один башмак за другим в толпу: все бросились разбирать их, произошла свалка, никто не мог добраться в куче до своего башмака.
Уленшпигель слез с дерева и полил драчунов – только не чистой водой…
XXV
Инфанту было пятнадцать лет; бесцельно, как всегда, слонялся он по переходам, лестницам и залам замка. Чаще всего его видели у дамских покоев, где он затевал ссоры с пажами. Ибо пажи тоже были всегда там, точно коты на ловле. Некоторые оставались во дворе и, подняв носы кверху, пели нежные песни.
Услышав пение, инфант вдруг показывался в окне, и бедные пажи пугались, увидев эту бледную образину вместо чудных очей своих милых.
Среди придворных дам была одна прелестная фламандка из Дюдзееле, подле Дамме, пышная, точно зрелый плод, и восхитительно красивая: с зелёными глазами, с вьющимися золотистыми волосами. Весёлая и пламенно-страстная, она ни от кого не скрывала своей склонности к тому счастливцу из кавалеров, которому предоставила сладостное право наслаждаться её божественной благосклонностью. Она избрала в то время одного знатного красавца. Ежедневно в определённое время она встречалась с ним, и об этом узнал Филипп.
Поэтому он сел на скамье у окна и подстерёг её; с сверкающими глазами и полуоткрытым ртом, шурша своим золотым парчёвым платьем, прелестная и соблазнительная, она мелькнула мимо него по пути с купанья. Не подымаясь со скамейки, инфант остановил её:
– Сеньора, свободны ли вы на минутку?
Она дрожала от непреодолимого нетерпения, как кобылица, задержанная в своём беге к красавцу-жеребцу, ржущему на лугу, но ответила:
– Здесь в замке всякая женщина подчиняется воле вашего высочества.
– Сядьте подле меня, – сказал он.
Он посмотрел на неё хитрым, острым, похотливым взглядом и продолжал:
– Прочтите мне «Отче наш» по-фламандски. Я знал когда-то, но забыл.
Бедняжка читала ему «Отче наш», а он всё просил её читать, как можно медленнее.
И так она прочитала ему молитву десять раз подряд, всё думая о часе иных молитв, который казался ей столь близким.
Затем он стал осыпать похвалами её прекрасные волосы, роскошный цвет её лица, её ясные глаза; только о её полных плечах, её высокой груди и иных прелестях он не посмел сказать ничего.
Она