и были выходцами из семей потомственных дворян. Отношение к ним отца было двойственным. С одной стороны, благородство их происхождения, обширные познания и потенциальная полезность внушали уважение к этим падшим, ведь пали-то они с очень большой высоты. Он ценил их манеры и с удовольствием перечислял их титулы – военные или аристократические, – когда к ним обращался. И в то же время он старался пользоваться, насколько возможно, таким поворотом судьбы, который поставил этих офицеров и вельмож в полную от него зависимость, превратив его в их хозяина. Ему нравилось лично зачитывать им суровые императорские предписания, касающиеся ссыльных. Он был одновременно исполнителем и толкователем этих указов, что давало ему двойную власть применить их или сделать исключение.
Церемонии знакомства с ссыльными всегда были для меня причиной больших разочарований. Заметьте, что мой еще нежный возраст и одиночество, в котором я жила, не полностью лишили меня детских иллюзий. Мечта о прекрасном принце еще жила во мне. Против собственной воли, отправляясь на представление вновь прибывших, я продолжала надеяться, сама над собой посмеиваясь, что однажды среди них окажется мужчина, который составит мое счастье. Вместо этого я всякий раз видела череду отвратительных персонажей, да еще и больных, которые казались мне ужасно старыми. Большинство дерзко меня разглядывали, адресуя мне жуткие улыбки. В их глазах блестели порочные огоньки. Мое разочарование оборачивалось гневом, и я смотрела на них с ледяным презрением.
Вот почему, наученная горьким опытом, я шла на такие церемонии с неохотой. И ничего не делала, чтобы предстать в выгодном свете. В то утро я даже оставила на голове чудовищный клетчатый чепец, в котором обычно спала.
И горько об этом пожалела. Потому что на этот раз в группе людей, которая была нам представлена, оказался мужчина, который сразу привлек мое внимание. Он выделялся среди прочих так же явственно, как самородок среди грязи. Его товарищи как будто знали об этом: они держались чуть позади и вели себя скромно и смиренно. А он, с его высоким ростом и естественной непринужденностью, оглядывал все вокруг хозяйским глазом. Так же он взглянул и на меня, но не задержался, как если бы принял к сведению мое существование наравне с мебелью и окружением. Мне бы и не хотелось, чтобы он начал меня разглядывать, как это часто делали другие. Однако мне стало больно, когда он отвел от меня взгляд.
Вернувшись к себе в комнату, я опустилась на край кровати и сидела неподвижно, тяжело дыша, словно получила удар в живот. Что я почуяла в нем? С тех пор я так переменилась, что сегодня мне трудно проникнуть в мысли той, кем я была тогда. После всех прочитанных книг, мечтаний и наивных разговоров со служанками в голове моей гулял ветер, я верила в любовь как в заоблачный мир, не соприкасающийся с обычным. Я думала, что одной своей силой она способна избавить от всего, что составляет уродство и уныние обыденной жизни. Любимое существо может быть только идеально красивым, блистательно умным и бесконечно