не произошло, разве что борода отросла еще больше. И еще ему не нравилось, что нет возможности чистить зубы, принимать по вечерам душ и менять нижнее белье. Остальные этим не заморачивались, видать, в конце XIX века не принято было соблюдать личную гигиену.
Тот, что с приплюснутым носом и который хотел его задушить, теперь и так, и сяк обхаживал Юрия Николаевича, исправно отвечал на все вопросы и уже на подходе ко дворцу отвел в сторону и просительно зашептал:
– Слышь, Васильич, ты уж шибко за меня не серчай, ну бес попутал, Васильич! Ты уж не забудь и обо мне слово молвить, чтоб жалованье-то побольше выплатили. Все-таки пятеро детей у меня, а, Васильич!
И вот наконец на горизонте появился белоснежный трехэтажный красавец! Мужики ускорили шаг, Юрий Николаевич, наоборот, немного поотстал: нужно было собраться с духом: что-то ждет его впереди?
Глава 8
Встречать долгожданный груз и тех, кто его доставил, вывалила вся челядь, а впереди стоял сам Ильин. Евстафий Митрофанович оказался точно таким же, каким был изображен на известном портрете. Заметив Юрия Николаевича, подбежал, окатив его ароматом дорогого парфюма, взял за плечи, вгляделся в лицо:
– Оброс, и не узнать совсем! Все ли нормально, любезнейший?
Юрию Николаевичу показалось, что он знает этого бородача с узкими голубыми глазами всю жизнь, и, отвернувшись, чтобы не дышать на него ртом с нечищеными зубами, сказал:
– Нормально. Мужики только устали шибко.
– Понятное дело. И все же завтра- послезавтра этим же составом ставить зеркала придется. Те, что поменьше, можно втащить через окно, а вот как внести огромандное, даже не знаю. Кое-кто, правда, предлагает разобрать стену. Как на это смотришь, любезнейший?
Юрий Николаевич, мигом прикинув все в уме, решил, что идея не из лучших. Попробуй потом собери эту стену.
– Не очень.
– А как, как лучше?
– Надо подумать.
– Думай ночь. Утром жду к себе в кабинет, доложишь! А сегодня отдых, баня и сон! Да, послушай, а что у тебя с голосом стало, любезнейший? Вроде бы, раньше грубее был.
Учитель растерялся. Что сказать? Придется выпутываться:
– Перенапрягся. Перенервничал. За мужиков переживал сильно – вот, видать, на голосе и сказалось.
– Да, слышал, такое бывает. В общем, завтра утром ко мне у кабинет, любезнейший!
Юрий Николаевич и не подозревал, что некто, стоящий совсем рядом, услышав их разговор, уже начал вынашивать какой-то план…
– Установишь зеркало – дам день отдыха, потом приступишь к своим обязанностям, – продолжал Евстафий Митрофанович. – Пока же, как и все предыдущие дни, тебя заменит Петр Кириллович.
Тот, кого назвали Петром Кирилловичем, мужчина средних лет с черными бакенбардами, в черном костюме-тройке с белоснежной манишкой, уже откуда-то вынырнул, уже приобнимал Юрия Николаевича, уже поздравлял с прибытием.
– Ладно, я за работу, – сказал Ильин, откланиваясь, – значит, завтра, любезнейший, жду с утра в кабинете.
Учитель тоже откланялся