общем, считал Юрий Николаевич с упоением, самозабвенно, до самого утра!
А утром, обрядившись в одежду дворецкого – белую сорочку и сюртук, – двинулся в кабинет к Евстафию Митрофановичу.
– Проходи, любезнейший! – увидев в дверях учителя, произнес Ильин. – Дверь можешь не закрывать – кому интересны наши разговоры? Ну, что?
Ильин был одет гораздо проще, чем Юрий Николаевич – в темно-синюю рубаху, поверх которой был наброшен черный атласный жилет.
Учитель окинул помещение быстрым взглядом. Просторно. Ничего лишнего. Посреди кабинета, на полу, большая медвежья шкура. Над большим дубовым столом, за которым сидел хозяин, висел портрет Петра Первого, на столе – часы, изысканный графин, рюмка, курительная трубка и глобус. У стены – секретер и шкаф с огромным количеством книг, все они были посвящены золотодобыче.
– Садись! Показывай, что получилось.
Учитель обошел шкуру, пододвинул массивный резной стул.
Достал листы бумаги с чертежами.
– Вот, Евстафий Митрофанович, я еще раз убедился, что лучше сделать так. Взгляните сами, – и он протянул ему листок с расчетами.
На лестнице послышались мягкие шаги – кто-то осторожно подбирался к кабинету. Подойдя к нему, остановился.
Ильин внимательно изучил бумаги, быстро вскинул голову – в голубых узковатых глазах вспыхнул радостный огонек:
– Знаешь, любезнейший, пока вы несли зеркало, я прикидывал, а что если тебе стать моим управляющим? Полагаю, справишься! Коли удастся тебе установить зеркало, не повредив его, да так, чтобы с рабочими ничего не случилось, да к балу как следует подготовиться – на другой же день и приступишь к новым обязанностям. – Юрий Николаевич отметил про себя, что голос у Ильина негромкий, скорее даже, тихий, но в нем столько силы, что он заполнял собой все пространство кабинета. – Согласен?
«Делай, что должно, а там – будь что будет», – вспомнил Юрий Николаевич и решил, что если так складываются обстоятельства, нужно согласиться.
И он согласился, и тем самым в очередной раз подписал себе приговор.
Мягкие шаги осторожно отошли от кабинета и быстро сбежали по лестнице.
– Но это потом, после бала, – продолжал Ильин. – Ровно через две недели. Ты пока поприкидывай, кого вместо тебя назначить. Я бы предложил Петра Кирилловича, как на это смотришь?
Юрий Николаевич кивнул.
– Как только закончится бал, а потом – званый ужин – шутка ли сказать, самое большое зеркало в мире не где- нибудь в Петербурге, Москве или в просвещенной Европе, а у нас, в Сибири, – двинусь в Америку, посмотрю, как там золото добывают, какие механизмы используют. У нас же все вручную да вручную – люди устают, выработка небольшая. Как уеду – так приступишь к своим обязанностям. А сейчас за работу – за разборку крыши, установку зеркала отвечаешь ты. Не дай Бог только повредить драгоценный груз!
Евстафий Митрофанович вынул из нагрудного кармана часы, открыл золотой корпус, сказал:
– Все,