я причиняю себе боль, – говорит она.
Я подаюсь вперед.
Она откидывается на спинку.
– Я режу себя. Это помогает.
– Как часто? – спрашиваю я.
Она пожимает плечами, тянется к стакану с водой. Делает глоток.
Я наблюдаю, как она ставит стакан на место, и мысленно помечаю себе, что доверие появляется. На нашем первом сеансе она не смогла пересилить себя и попросить воды. Была слишком смущена. А может, сегодня здесь кто-то другой?
Она откашливается.
– Как часто? – повторяю я.
– Когда слишком много… ну, вы понимаете… наваливается.
– В каком месте?
– Задняя часть ног. Бедра.
Она предпринимает попытку прикоснуться к левой ноге под коленкой. Изящно изгибается. Это момент, когда сознание и тело действуют синхронно. Тело ведет счет и помнит о причиненном ранее вреде.
– Нам надо найти альтернативные способы самоуспокоения, – говорю я, – чтобы изгонять гнев. А не впускать.
Ее ступни начинают подрагивать. Она смотрит вниз и говорит нерешительно:
– Конечно, как скажете. Только объясните, что надо делать.
Я мысленно задерживаюсь на ее словах. Она отдает мне власть. Мой контрперенос указывает на то, что она слишком легко отдает власть и контроль. Интересно, думаю я, это касается исключительно мужчин? Или и женщин тоже? Может, ее различные идентичности имеют разные взгляды на власть? Я ежусь от резкого осознания того, что Алекса способна трансформироваться, переключаться и менять облик, превращаясь в человека, совершенно отличного от того, кем я считаю ее. И я задаюсь вопросом, у какой из личностей сейчас находится контроль.
Она выпрямляется и проводит ладонями по обтянутым джинсами бедрам.
– Мне следовало бы остановить Эллу, когда она украла куртку, – говорит она.
Я обращаю внимание на резкую смену темы. На переключение на другие события. Алекса сейчас возвращается к первой части сеанса.
– Тирания «следовало бы» и «должна», – говорю я.
– В каком смысле?
– Пользы от деспотичных выволочек самой себе нет. Гораздо более эффективно – поразмышлять над решением, которое ты приняла в тот момент. Тогда у нас больше вероятности извлечь из него урок.
– Ясно. Ну, в следующий раз я вмешаюсь. Сейчас я поступила неправильно. Я была беспечной.
– Ты хочешь наказать саму себя? – говорю я.
– Вероятно.
Молчание.
– Вполне возможно, что часть тебя верит в то, что ты заслуживаешь наказания, – говорю я. – Ты слышишь голос, который велит причинить вред самой себе? Порезать ноги?
Она опять смотрит на картину маслом и кивает. В уголках ее глаз блестят слезы.
– Полагаю, есть и другой голос, который уговаривает тебя не делать этого, – говорю я, – он полная противоположность.
Глядя на картину, она прищуривается.
– У меня есть еще один голос, он хочет, чтобы я убила себя. Следует ли мне прислушиваться и к нему? – осведомляется она, переводя на меня холодный взгляд.
– Важно слушать все твои