это чертовски пугает, потому что все, что есть в ее распоряжении, – это стандартный алгоритм лечения и знание конкретно этого пациента. А, ну и огромная эмпатия, от которой вреда больше, чем пользы, ибо еще чуть-чуть, и она начнет задыхаться вместе с ним.
– На меня смотрите, – осторожно берет его за подбородок, поворачивая лицо к свету. – Хорошо все, Всеволод Алексеевич. Вовремя успели. Сейчас будет чай. С молоком?
Кивает. Главное, что губы не синие, черных синяков под глазами нет. До кислородного голодания дело не дошло. Дома есть все: от сильных препаратов, за хранение которых можно и огрести неприятностей, до кислородного баллона и маски. Но до всей этой артиллерии лучше не доводить.
Сашка ставит перед ним кружку. Замечает на раковине утреннюю тарелку, полную. Вздыхает, но от комментариев воздерживается. Садится напротив. Смотрит, а скорее, слушает, как он пьет.
– Все? Легче?
– Да. Ты в халате. Настоящая тетя доктор.
– Вам нравится?
Качает головой.
– Нет? Почему?
– Никогда не любил ролевые игры.
И смотрит ехидно. Сашка улыбается. Да, теперь она видит, что ему легче. Еще минут двадцать они проводят в тишине. Всеволод Алексеевич не спеша пьет чай и приходит в себя, Сашка возится рядом: моет посуду, протирает стол, раскладывает по ячейкам в ящике вилки и ложки, сваленные на раковине кучкой со вчерашнего дня. Когда Всеволод Алексеевич, пусть и делая долгие паузы между фразами, начинает рассказ, Сашка вздыхает с облегчением.
– Однажды мы были на гастролях в Америке. Тогда еще, в советское время. Считалось огромной удачей выехать на гастроли в капиталистическую страну, тем более в США. Нам, счастливчикам, все коллеги завидовали. Хотя условия предоставляли дикие. Мы сопровождали нашу олимпийскую сборную, выступали для своих же спортсменов, а жили, не поверишь, в здании тюрьмы. На время Олимпиады ее освободили от заключенных и поселили советских артистов! Впрочем, их тюрьма оказалась получше некоторых наших отечественных гостиниц, но речь не о том.
Сашка само внимание. Она готова его слушать бесконечно. Несмотря на то, что ей надо бы вернуться на работу. Или хотя бы позвонить. Оставлять его снова одного точно нельзя.
– Никаких экскурсий нам не устраивали, посмотреть страну не давали. На автобусе привезли в так называемую гостиницу тире тюрьму, на автобусе увезли. Сопровождающие из одного всем известного ведомства тщательно следили, чтобы мы не ходили по их «загнивающим» магазинам и не покупали всякий хлам. Впрочем, у нас и денег-то не водилось, жалкие пара долларов суточных, сэкономленных на еде. Но на обратном пути, по дороге в аэропорт автобус застрял в пробке. Аккурат возле редакции журнала «Плейбой», представляешь? Мы тогда о нем и не слышали, конечно. Но фишка в том, что на улице возле редакции именно в тот день стояли девчонки в их «фирменных» костюмах. То есть почти раздетые, но с заячьими хвостиками и ушками. И раздавали что-то прохожим. Наверное, новый выпуск журнала, а может, какие-то рекламные листовки.