происходящего троих наблюдателей. Первым приходит в себя Вукашин, которому хватает полсекунды, чтобы инстинктивно, отступить назад на полшага. Потому что, вторым включается лысый хозяин, который с раскрытым ртом, и доносящейся от туда отборной бранью, оборачивается на Вукашина и начинает движение в его сторону. Вукашин успевает опрокинуть стул, и, вскарабкавшись на столик, перелезает на другую сторону, откуда ему уже открыт путь на выход из заведения. Оборачиваться некогда, но он надеется, что девица-художница успеет воспользоваться секундной проволочкой, и благополучно скроется. По каменной брусчатке у лысого хозяина нет никаких шансов догнать двоих молодых, рассыпающихся прочь от него в разные стороны, к тому же подпрыгивающем в одном башмаке, и теряющим драгоценные силы на исключительно инородный на этой улице лексикон. Улепетывающий вдоль кафанов улицы Вукашин, проскальзывая сквозь силуэты редких прохожих, слышит, как среди брани в его сторону доносится: «держи вора!», и внутренне улыбается, что в довесок к башмаку, он еще и не заплатил наглецу за шливовицу.
Пробежав три квартала, и остановившись в переулке меж домов, с целью отдышаться, Вукашин вдруг с ужасом осознает, что оставил в кафане лысого упыря все, что у него сейчас есть в Белграде, да и во всей жизни – свою желтую папку, с чистой бумагой и двумя с половиной главами «Неба Австралии».
Он поднимает голову, глядя в голубое небо, и оно тут же расплывается, наполненное соленой влагой.
*** *** ***
Спустя три недели бессмысленного существования и двух проданных стульев, Вукашин стоит у окна своей хижины и, разглядывая крышу соседнего дома, мрачно рассуждает.
«Нужно найти средство заработка. Но что я умею? Пожалуй, все, – думает он, затягиваясь папиросным дымом. – А что я хочу делать? Пожалуй, ничего…».
Вукашин выбрасывает окурок, одергивает занавеску, закрывая окно.
«Интересно, сколько за такую занавеску можно выручить? Дней на пять хватит?»
Внезапно в дверь раздается стук. Аккуратный, двоекратный.
Тук-тук.
И тишина.
Вукашин замирает у окна. Ему никогда не стучат в дверь. Ни разу за эти три года.
И еще раз. Тук-тук.
Вукашин окидывает взглядом полупустую комнату, и понимает ужас происходящего. Оборачивается на окно, и вновь видя крышу дома напротив, нервно сглатывает.
«Долететь, не долечу, но приземлюсь точно. Может, с ногами».
За дверью послышалось тихое шорканье, и, кажется последний раз: тук-тук-тук. Последний, точно, дальше будут открывать своими ключами и спрашивать куда делась мебель дома.
Вукашин хватается за ручку, и заносит одну ногу на подоконник.
Внизу высота четырех этажей. Через улицу на крышу соседнего дома не перепрыгнуть, да и что бы это дало?
«Может, наоборот, открыть дверь и резко выскочить, пока не опомнились?»
– Извините, я ищу автора поэмы «Ясное небо Австралии», мне сказали,