часто не верны слову, готовы отвернуться в трудный момент, продаться за хороший куш, несамостоятельные, в целом представляющие собой характер, противоположный русскому. Это противопоставление, выписывание характерных черт следует за «открытием» еврейства. При этом Розанов ничего не предпринимает к тому, чтобы выносить приговоры и клеймить. Впечатления на тему еврейства откладываются у него на сердце, располагаются там по-хозяйски, по-свойски, как им хочется, ранят его, они чужды, он с удовольствием выкинул бы их, но они возникли объективно, и писатель как добросовестный человек не имеет права от них отмахнуться. Его занимает сущность явления, он начинает размышлять о последствиях отмены «черты оседлости». Что внесет в российское общество вот этот народ, всячески подчеркивающий свою чуждость другим народам, не способный к созданию собственного государства, живущий «наособицу»? И приходит к выводу, что ничего не внесет, кроме хаоса и разрушения. Похоже, что такой народ достоин своей судьбы изгнанника, так как он ничего не хочет уступить из своего, не желает понимать и уважать других. Но почему? Если народ не желает себе другой доли, значит, он защищает какие-то собственные духовные ценности. Так у Розанова выделилась тема иудаизма, получившая потом название «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови». Как истинно православный философ, Розанов пришел к великой, глубокой и милосердной мысли о том, что еврейский народ не столько спасаем своим Богом, сколько обречен Им на бесконечное страдание. Символ веры иудеев исключительно материален, что представляется православному человеку странным. Но духовность у иудеев все же есть, и выражается она в радости спасения, хотя источник этой радости не похож на христианский. Иудеи отвергли Иисуса Христа – «роскошь веры православной», как пишет Розанов. Человек православный не одинок, он в обществе, согретый теплом стоящих рядом, в то время как неверующий – один-одинешенек под натиском древнего свирепого урагана, сметающего его с лица земли, цепляется за бесплодную, каменистую, враждебную ему почву. Увидев страдания евреев, Розанов тем не менее высоко оценил их верность своему Богу. Как знать, может быть, и к ним придет Спаситель, а до тех пор иудеям можно только сострадать и по-христиански прощать – кто же не грешен? «Роскошь веры православной» позволила Розанову написать следующие строки: «Благородную и великую нацию еврейскую я мысленно благословляю и прошу у нее прощения за все мои прегрешения и никогда ничего дурного ей не желаю и считаю первой в свете по назначению». Разве это не поклон старца Зосимы грядущему страданию Мити Карамазова? И далее: «…Многострадальный, терпеливый русский народ люблю и уважаю». И терпение, и многострадальность в том, чтобы уметь принять в себя Божий мир, в котором много ранящего, жестокого, но он – Божий, и никого и ничего в нем отвергнуть нельзя, а нужно постараться понять и тем приблизиться к Божьей правде.
