отметил те дурные последствия воспитания великого князя и, которые впоследствии мучительно отзывались на Павле в течение всей его жизни. Дидро63 был в Петербурге после достижения им совершеннолетия в 1772 году, когда враги Екатерины напрасно рассчитывали, что Павел в той или другой форме будет допущен к соучастию в управлении государством. Его день совершеннолетия прошел, как и все будничные дни. Императрица не хотела подать малейшего повода к излишним толкам о его правах. Павел получил лишь возможность исполнять канцелярские обязанности генерал-адмирала (флотский чин 1-го класса по Табели о рангах) и командовать кирасирским полком (тяжелая кавалерия: на голове каски, на корпусе тела – кираса (две металлические пластины на груди и спине) в качестве полковника. (Оба звания были пожалованы Павлу ещё в 1762 году.) Кроме того, иногда Екатерина приглашала сына присутствовать при разборе почты и на некоторых докладах. 44).
Через некоторое время Императрица перестала привлекать Павла к таким делам. Судя по высказываниям некоторых историков и современников, Павла мало интересовали эти занятия. Очевидно, он плохо представлял себе, что означает управление государством. Чуть ли не с самого рождения ему «задурили голову» тем, что он должен властвовать. Справедливости ради следует отметить, что Павел Петрович пока не был готов к такому труду. Сторонники великого князя оказались в некотором затруднении. Формально им нечего было предъявить Екатерине. Скорее всего, через переворот им хотелось «порулить» страной под именем Павла.
Сам он по убеждению, был врагом какого-бы то ни было насильственного переворота в свою пользу. Панин38 пробовал внушить Павлу Петровичу мысль о необходимости требовать от матери реальной власти, но это закончилось его отставкой, поскольку Павел, в минуту откровенности, желая предостеречь мать от интригана Сальдерна107, сам рассказал ей о его внушениях. Единственным прямым результатом интриги Сальдерна было заключение с Данией 21 мая 1773 года трактата (мирный договор между государствами), по которому Павел Петрович уступил ей свои родовые владения: Шлезвиг и Голштинию, в обмен на графства Ольденбург и Дельменгорст. Через два месяца Павел был вынужден уступить их коадъютору Любскому Фридриху – Августу, представителю младшей линии голштинского дома и фактически был лишён своей собственности. 44). Всё это воздвигало ещё большую преграду между матерью и сыном, и в конце июля 1773 года отношения между ними сильно обострились.
Впрочем, Шильдер19, ссылаясь на Записки князя Вяземского11, отмечал, что по характеру своему, Никита Панин не обладал решительностью воли, и ему никогда не могла бы прийти мысль воспользоваться своим питомцем, для проведения переворота, а брату Панина – Петру Ивановичу73, императрица никогда не доверила бы своего сына. Шильдер упрекал Панина38 в том, что он не счёл нужным объяснить своему воспитаннику истинный смысл переворота