столу, – меня накорми. Я ем.
– Угу… я пойду принесу пиво.
Ушла в дом и не возвращается. Пошел за ней. Отыскал где– то в коридоре, у окна. Стоит ревет. В сотовый тыкает пальцами тонкими. Когда Демьян подошел, вздрогнула, зажала телефон за спиной.
– Я… сейчас приду.
Внутри все скрутило узлом от вида ее слез, и захотелось двинуто Боде по морде за то, что не приехал.
– Та ладно. У него сборы. Приедет скоро. Бывает, их задерживают. Идем, я тебе кое– что покажу.
Никогда никого сюда не приводил. Это было его место еще с детства. На крыше у самого края. Когда жизнь казалась не просто дерьмом, а дерьмом в десятой степени, он уходил сюда и лежал, глядя в небо. Как будто всего мира больше не существовало.
– Там темно, – боязливо сказала она и посмотрела на мальчишку, – и пауки.
– Не волнуйся, они сами тебя боятся.
– Ты первый.
На сколько лет она его старше? На шесть? Но сейчас он чувствовал себя крутым и огромным, а ее маленькой и хрупкой.
– Давай руку, Мишка.
Брови девчонки удивленно поднялись вверх.
– Что? Не нравится?
– Меня отец так называл.
Подал ей руку и помог влезть на чердак. Его царство. Старые гитары, ноты, какие– то рисунки, стихи и много альбомов, которые мачеха хотела вышвырнуть, едва переступила порог дома, но Демьян выхватил из ее рук мусорный мешок и пригрозил, что, если она еще раз тронет фотографии, в мусорке окажутся все ее вещи. Для наглядности отправил туда несколько ее бл*дских платьев. На этом попытки навести порядок на чердаке закончились.
Михайлина наклонилась к гитаре и тронула ее пальцем.
– Играешь?
– Уже нет.
– Почему?
И глаза огромные в полумраке блестят. Как же одуренно от нее пахнет. Так пахнет, что ему невыносимо хочется принюхаться, зарыться лицом в ее волосы, в ее шею.
– Вдохновения нет.
Наклонилась и подняла его рисунок, потом смутилась.
– Это…это я?
– Похожа?
На альбомном листе простым карандашом набросок девушки с собакой. Она сидит на корточках и гладит пса.
– Да… я тогда в первый раз к вам пришла.
И все. И пи*дец в его жизни тут же начался. Пришла, чтоб разодрать ему сердце напополам. Пришла, чтоб брата ненавидел, себя, ее и всех вокруг.
– Челси… как жалко.
Гладит пальцем рисунок, собачью морду. Вот– вот заплачет. Он руки в кулаки сдавил и молчит. Сука– мачеха. Никогда не простит ей этого. Специально ворота открыла и дала Челси сбежать со двора. А потом…потом только тело, сбитое машиной, нашли.
– Можно я себе возьму?
Кивнул, а сам взгляд отвести не может с овала ее лица, с изгиба шеи, с длинных ног. А она вдруг альбом с фотографиями схватила и открыла первую страницу.
– Ой, а это ты? Совсем мааленький? А это кто? Красивая такая… Это мама ваша?
Отобрал альбом и зашвырнул на старый стол.
– Я тебя не в моих архивах копаться притащил. Идем.
Схватил за руку и насильно вытянул на крышу.
– Ооох