миг ко мне хлынула вся наша команда. Мала куча закипела на мне. А я орал от немыслимой боли.
Они поздравляли меня с забитым мячом и не верили, что кричу я от боли. Думали шучу.
Когда мала куча всё же слилась с меня, миру открылась скорбная картина. Коленная чашечка сидит далеко на боку, почти в Баку. Изувеченная кривая нога держится на соплях, на одной коже.
Я не мог встать. И меня на руках понесли домой. Одно утешение, близко было. Мы играли на углу нашего дома.
Вдруг я слышу из одного окна крик:
– Вы что там понесли?
– Да Санжика.
– А что он натворил, что вы с ним носитесь?
– Да гол забил!
– О! За это надо орденок!
Орденок достался мне горький.
Мою ногу врачи обрядили в гипс.
Недвижно пролежал я полтора месяца.
Сняли гипс – нога не гнётся.
– Доктор… А вы… сломайте ногу и сложите правильно по-новой… – пролепетал я в страхе.
– Мальчик… Мы лечим. А не ломаем. Радуйся! Такая нога! Ходить можешь!
– Так она ж не гнётся!
– Будешь ходить гордо. Как Байрон! Как Грушницкий! Можешь же ходить! Чего ещё надо? Как мёд, так большой ложкой!
Через несколько дней я почувствовал, что смогу дойти до дома, и однажды вечером – медсестра увеялась в кино, клуб и больничка жили у нас под одной крышей, их разделяла лишь фанерная перегородка – я на костылях потащился из центра совхоза к себе на пятый.
До дома лились четыре километра, и я тоскливо костылял часа четыре.
Я не мог смириться с негнущейся ногой.
«Надо в колене сломать! А там она, умничка, сама правильно срастётся!» – твердил я самому себе.
Сломать…
Это легко сказать.
Как сломать? Стукнуть палкой?
На это у меня не хватало духу.
У койки, у моего изголовья, стоял мой велосипед.
«Гм… А вел мне не поможет?»
Я поднял сиденье так высоко, что до педалей в верхней точке едва дотягивался пальцами ног.
И стал потихоньку опускать сиденье.
Сегодня на полсантиметрика, через неделю ещё на полсантиметрика…
Когда к подошве приближается педаль, я осторожненько её встречаю, чуть-чуть утягиваю-приподымаю ногу и так же тихонько жму на педаль, гоню вниз.
Неправда, придёт момент, я забуду про осторожность, и педаль неожиданно так саданёт в подошву, что сломается нога в коленке.
И такой случай пришёл.
Я тогда упал с велика в канаву.
В коленке вроде хрустнуло. Но всё обошлось.
Бог миловал, от меня ничего не отвалилось.
Моя нога снова сильно опухла, стала толстой красной колодой.
В совхозную больничку я не поехал.
А стал дома каждое утро парить ногу в высоком тощем бидоне.
И мало-помалу моя нога стала потихоньку сгибаться.
Примерно через месяц моя пяточка добежала не до Берлина, – зачем нам такая чужая даль? – а до демаркационной линии.[24]
Большего счастья мне и не подавай!
Строптивец
Я