задохнёшься.
После обеда искупались в Воронке.
Загораем.
Алла рассказывает о своих родителях (отец – кандидат, мать скоро станет кандидатом), о сыне Марксе, пардон, Максе, о бывшем муже.
– Он не объяснялся мне в любви. Говорил: «Ну чего тебе говорить? Ты и так знаешь, наверняка догадываешься». Он не знал слова пожалуйста. «И так знаешь, что уважаю». Он только ел. В театры не ходил. Я училась в вечернем МГУ. Мне он не помогал.
У нас возникали споры.
Мне забавно видеть её ершистой.
– Отношения людей, – говорила она, – должны быть гармоничны.
– Гармоничны, но не гладки. Несоответствие характеров мне симпатично, нравится. Один дополняет другого.
– Эти несоответствия приводят к гибели семьи!..
– … которой не было, – подхватил я. – Спать на одной кровати – это ещё не семья. Это сожительство. Да и разве могут создать семью два девятнадцатилетних холерика, которые ценят друг в друге только цвет глаз, умение пить и давить шейк?
– Это ты обо мне и моём бывшем муже?
– Зачем же?
– Какой же ты наивняк!
– Если тебе не нравится моя кочка зрения, которая не совпадает с твоей, так это ещё не значит, что я дубак.
– Ты думал, зачем люди живут?
– Ты только всё отрицаешь. Это не главное! Это не главное! А что же ты не подскажешь его? А красиво закатывать глаза, когда слышишь неугодное, это ещё не дело.
– Кто твой отец? – спрашивает она.
– Чёрный вол-работяга. Я его не помню. У него была раздроблена нога, дали отсрочку. Но его таки угнали на фронт в зачёт какого-то откупившегося грузина. Тогда мы жили в Грузии. Отец погиб. Похоронен в Сочи в братской могиле. Когда я пошёл в школу, на первом занятии учитель спросил отчество. «Что это?» – спросил я. – «Как звали твоего отца?». – «Я не знаю. Я пойду спрошу у брата». Я пошёл в соседний класс, спросил у старшего брата Гриши, как звали нашего отца. «Ни-ки-фор!» Победоносец!
– Кто ты?
– Я и холерик, и сангвиник, и флегматик. Товарисч широкого профилёчка!
Я спорил с Аллой. Мне нравилось видеть её сердитой. И я вдруг понял, что моя ершистость сослужила плохую службу.
Алла нервно хлопала ресницами и говорила, что я со звоном в голове и что разговоры со мной не радуют, а злят её.
Она играла в теннис. Я смотрел и с ужасом думал, что я начал терять её. Она вся вот тут, но уже не та, что ехала вчера, когда ей хотелось быть в ночь со мной под одной крышей. Теперь, наверное, нет у неё такого желания.
Мы идём ужинать. Ветер. Дождь.
– Скажи, – говорю я, – когда тебе бывает страшно?
– Когда я встречаю плохих людей. А тебе?
– Потом…
– Что ты меня дразнишь? Потом, потом…
– Мне страшно, когда уходят от меня.
– От тебя часто уходили?
– Нет.
– Зачем я тебе?
– С тобой интересно… Ты филолог…
– Ну и что?
– А мой словарь фразеологизмов?
– Словарь… Да ты не осилишь его и за все двадцать лет!
– Даль всю жизнь работал над своим словарём!
– Ха! Даль!
– Что