она смотрела на него спокойным ясным взглядом. – Я умею переносить все трудности. Когда ты едешь? То есть когда мы едем, Анри?
– Завтра. А ты успеешь собраться за один вечер?
– За один вечер? Хм…
Элиза распахнула шкаф, вытащила оттуда вешалку с двумя платьями, малиновую шаль, какую-то кофточку, нечто пенно-кружевное со множеством оборок, круглую коробку, должно быть, со шляпой, свой синий халат, мешочек, набитый доверху чем-то разноцветным, затем извлекла большую высокую корзину круглой формы, вроде тех, в которых носят фрукты, только с крышкой, ловко и быстро сложила туда все извлеченное из шкафа, не комкая, а аккуратно сворачивая каждую вещь, сунула сбоку плоскую шкатулку черного дерева, круглую коробочку, в которой прежде был ее кошелек, добавила ко всему этому маленькую вазочку богемского хрусталя, которую перед тем завернула в платок, и затем захлопнула крышку корзины и закрыла ее на застежку.
– Вот и все, – сказала она, снова садясь на диван и беря недопитую чашечку кофе, который не успел даже остыть.
Огюст расхохотался. Теперь его уже ничто не удерживало, и он, подойдя к Элизе, сел рядом с нею и осторожно опустил голову ей на плечо. Знакомый запах ее волос чуть не свел его с ума, он испугался, что сейчас, закрыв глаза, откроет их в каком-то другом месте, и Элизы не будет рядом.
Она, угадав его смятение, повернула голову и поцеловала его в завитушки на виске. У него вырвался не то вздох, не то стон, и он прошептал:
– Мне было плохо… Мне было плохо без тебя, Элиза!..
– Отчего же ты не пришел раньше? Я ведь даже не сменила квартиру…
– Но ты запретила мне приходить!
– Да? – теперь она говорила с ласковым упреком. – И ты поверил, что я не хочу тебя видеть?
Огюст молча спрятал лицо в ее волосах, черной волной падавших на затылок. Потом у него вырвалось:
– Боже! Какой же я трус и идиот!
Она опять рассмеялась.
– Что ты! Просто ты веришь всему, что говорят и пишут, а я об этом не подумала. Маленький ты мой!
Если бы кто угодно другой назвал его маленьким, он бы вскипел от ярости. Но в устах Элизы это слово прозвучало самой нежной лаской. И Огюст совершенно растаял.
– Спасибо тебе. Уже поздно, и на улице идет дождь, а я без зонтика. Можно мне остаться?
– Само собою. – Элиза встала, осторожно отстранив его. – Прежде ты не спрашивал разрешения, Анри.
– Прежде я не знал, что перед тобою трепещут великие мира сего, и император Наполеон не осмелится спросить, как твое имя… Да, а ты знаешь, что он мне сказал, когда я уходил, а? Он сказал, что по его мнению я тебя не стою.
– Это он от зависти, – просто сказала Элиза, принимаясь стелить постель. – Можешь снова, если угодно, начать ревновать, но мне показалось, что я ему понравилась.
Часть вторая
Состязание
Их путешествие длилось полтора месяца. Путь до Варшавы был, само собою, короток и приятен, но затем началась мучительная тряска «на перекладных», и, начиная от границы России, потянулись ужасные,