крови расплывались на нём извилистыми разводами. Нина, увидев брата, улыбнулась.
– Ой, гляди-ко, она ещё и улыбается, – сказал Сашка, и только тут Нина заметила своего деда, с коромыслом стоящего рядом.
Тот был хмур, но, увидев, что Нина очнулась, спросил:
– Ну-ко, покажь, зубы-то на месте?
Нина оскалилась:
– Гы.
– На месте. Всё путём. Я же говорил, она у нас сильная, долго продержится. Губа только разбита, да бровь. Вставай давай, боец! Здорово же ты их уделала, у троих из них посильнее ранения будут, чем у тебя, – посмеивался Сашка.
Нина встала, придерживаясь за плечо брата. Её ещё шатало, но радость видеть его перевешивала боль. Она только сейчас поняла, как боялась потерять брата, боялась, что он уедет, убежит куда-нибудь насовсем и больше она его никогда не увидит. Теперь, когда он снова был рядом, стало всё равно, что губа и бровь разбиты, она забыла совсем про драку и про тупую боль в животе и спине. Ей хотелось обнять его, но она постеснялась и деда, и самого Сашки, и не стала. Не зная, куда деть руки от смущения, она засунула их в карманы. И тут вдруг вспомнила, что в одном из них должны быть серёжки. Она стала судорожно ощупывать платье, но искать было бесполезно: ничего не могло затеряться в накладных кармашках на ситцевом платье. Там было пусто.
«Потеряла. Навсегда. Их же теперь ни за что не найти!» – Нина захлопала длинными ресницами.
– Нин, ты чего? – растерянно спросил Сашка. – Болит чего-нибудь? Где?
– Я… это…
Нина смотрела на брата, не зная, что сказать.
«Что я за человек, что я за человек… Залезла на чердак, вскрыла шкатулку, как преступник, вор… У кого? У кого? У брата же своего… И теперь… Дура, дура я! Потеряла серёжки! Как я теперь скажу? Скажу, что я – вор?»
– Ну, говори! – Сашка схватил её за плечи. – Что болит, говори давай! Может, к фельдшеру сходим?
– Не надо к фельдшеру. Не болит у меня ничего. Я серёжки твои потеряла.
– Что? Какие серёжки? Ничего не понимаю, – сказал брат, переглядываясь с дедом.
– Из шкатулки… На чердаке…
– Ах, из шкатулки, – вздохнул Сашка. Глаза его моментально стали серьёзными.
– Прости меня! Я не хотела! Я сама всё знаю – нельзя лазить по чужим вещам! Но… Я просто хотела посмотреть… Понимаешь? Там что-то шебуршало…Ну, хочешь, накажи меня! Только прости, пожалуйста, – умоляла Нина, глядя на брата.
– Вот ведь тетёха… Да что же теперь поделаешь, – грустно ответил брат. – Потеряла так потеряла. Не ной уже, чего уж теперь, прощаю я тебя, – сказал он, вытирая ей навернувшиеся слёзы всё тем же окровавленным полотенцем. – Ну, слышь, не вешай нос. Пойдём-ко лучше в дом, чаю попьём.
– Да нет, мне домой надо. Галька с Тишкой сейчас придут, они тебя пошли искать. А дома – никого.
– Меня искать… Дак за меня не беспокойтесь. Я с дедом Иваном буду жить. Так матери и передай. За вещичками завтра зайду.
– А мамы дома нет. Она записку оставила, что ушла на речку.
– Записку? На речку говоришь? – Саша встал с корточек и почесал затылок. – Дед, я до дому и обратно! – громко сказал он деду.
Тот