предостерегающим взглядом, Сабуров обратил свой взор на пса, который окровавленный лежал на земле и тяжело дышал. Глаза пса умные и большие молили его о чем-то и вызвали в душе Мирона трепетное чувство жалости к этому существу.
Сабуров понимал, что не может взять пса с собой, ибо старцы никогда бы не позволили держать собаку в монастыре, но он так же понимал, что оставь он пса здесь – его просто забьют до смерти. Он не мог отдать животное на расправу этим глупым мальчишкам. Приняв решение, Мирон наклонился и быстрым движением ножа перерезал веревку, которая удерживала животное. Присев на корточки перед псом, молодой человек тихо вымолвил:
– Пойдешь со мной?
Мирон немного владел умением чувствовать и понимать животных и настраиваться на их волну. Этому учил его старец Лесьяр в монастыре. Но высшего совершенства: говорить на языках многих животных Мирон еще не достиг. Этими знаниями владел в их монастыре только старец Лесьяр. И Сабуров именно сейчас пожалел, что не уделял должного внимания занятиям по тайному умению – говорить на языке живности. Однако, кое-что он все же знал. Оттого, он протянул к зверю руку и положил свою большую теплую ладонь на загривок пса и, чуть прищурившись, начал мысленно говорить с ним, убеждая его поехать с ним. Мирон понимал, что пес уличный и наверняка дикий и вполне мог укусить его. Но именно нужное внушение о том, что он его друг, могло успокоить пса и сделать ручным. Именно этим умением Мирон часто пользовался, говоря со своим жеребцом. Мирон убеждающе и по-доброму смотрел прямо в темные глаза псу и мысленно увещевал.
Пес взирал на него в ответ своим внимательным взором. Вдруг пес дернулся и лизнул вторую кисть Мирона, которая лежала на согнутой коленке молодого человека. Подав голос, пес попытался встать. Но, ослабленные израненные лапы подвели его, и он вновь упал на землю. Молодой человек облегченно вздохнул, поняв, что пес согласился идти с ним. Мирон бережно взял пса на руки и поднялся на ноги. Выпрямившись, Сабуров направился к своему жеребцу, через плечо, кинув мальчишкам:
– Могли бы сделать его своим другом. А вам куска хлеба жалко…
Москва, Саввино-Сторожевский
мужской тайный монастырь,
1572 год, 21 мая
В монастырь Мирон вернулся только на следующий день, ближе к вечеру. Пробыв в тереме у матушки и двух сестриц почти сутки, он все еще был под гнетущим впечатлением. Плач и слезы трех родных женщин, да еще и вкупе со стенаниями сенных крепостных девиц, были для его психики тяжелым испытанием. Да Мирон тоже глубоко в сердце переживал за отца и, возможно, даже больше, чем все эти бабы со своими слезами, но он не показывал этого, стараясь быть сильным и оставить свой разум свободным от жажды мести или необдуманных поступков. Теперь, ему надо было сосредоточиться и думать, как помочь отцу, а дома рядом с матерью и сестрицами он этого сделать не мог. Оттого, почти сбежав из родительской усадьбы, сегодня после полудня в монастырь, Мирон, наконец-то, свободно вздохнул.
Он привез пса с собой. Дворовая знахарка матушки немного полечила