депо открылась, женщина в пуховой шали, щурясь от холодного ветра, придерживала ее, пока медики сначала собирали носилки, а затем вкатывали их по ступеням к порогу. Но дальше они не поехали: что-то активно стали ей втирать, она спорила, облачка пара обозначили жаркую дискуссию (иллюстрация воздушного пути заражения коронавирусом), но, в конце концов, женщина, видимо, сдалась – взмахнула руками, чуть не плюнула им под ноги и скрылась. Через несколько минут – я напряженно всматривался в сцену – дверь открылась, и двое крепких мужиков на руках вынесли другого мужчину. Видать, заплохело. Не знаю, почему я пялился на все это – может быть, потому, что в реальной жизни я ни разу не видел ковидных или хотя бы лично не был знаком с теми, кто переболел вирусом. При этом никто из знакомых мне через два рукопожатия людей не болел тяжело, со «Скорой», от того было интересно просто посмотреть на реального зараженного… Но это был не ковид. Лицо у бедняги было темно-серым, а губы белыми. Обычно при кислородном голодании (из-за чего госпитализируют при ковиде) все наоборот – лицо белеет, а губы синеют. Глаза у больного были закрыты, а ноги плелись, словно он мертвецки пьян.
Мужчину усадили на носилки, он сразу же стал заваливаться, врачи уложили его и начали крепить ремнями. Вокруг сгрудились люди, мне стало плохо видно, и я вылез из машины, чтобы поближе рассмотреть. Пациента скрутила судорога, и один из фельдшеров повернул ему голову набок, прижав щекой к носилкам, открыл ему рот. Оттуда вылилась темно-бордовая, густая, вязкая жижа, она блином растеклась у лица больного и тонкой струйкой начала стекать с края на колесо носилок, словно сироп. Мужчина дергался, фельдшеры оторопело смотрели на растекающуюся глазурь так, словно не понимали, что это такое. Мне даже на расстоянии стало очевидно: это не кровь. Жидкость парила серым, словно дым.
Пациент перестал дергаться и замер. Один из врачей тут же начал его откачивать – делать массаж сердца, другой пулей метнулся в автомобиль, принес мешок Амбу для ручной вентиляции легких. Окружившие их зеваки отпрянули назад, спрятав рты под масками. Пока шли реанимационные мероприятия, я заметил, что нечто, вытекшее из тела умирающего пациента, соскользнуло не только с носилок, не оставив там и следа, словно стекало по жирной поверхности, но даже с колеса. Теперь оно медленно двигалось в мою сторону. Я включил камеру, направив ее на ползущий глянцевый блин, и стал подходить ближе.
– Что ты такое? – спросил я у блина.
– Отойдите от этого! – заорал кто-то. Я поднял глаза (и камеру). На меня смотрела та самая женщина в шали, которая ругалась с врачами. Мероприятия по спасению ее коллеги продолжались. Она отделилась от группы и подошла ко мне, аккуратно обходя пятно на шершавом асфальте.
– Вы знаете, что это такое?
– Понятия не имею, и именно поэтому не надо это трогать.
– Что произошло с вашим коллегой?
– Если бы кто-то знал, – ответила она, – он приехал сегодня на работу, прошел врачей и готовился выходить на линию, как вдруг посерел