разочарования и тревоги: все-таки она не сдержала слова, не осталась с Бродягой. Думаю о своем несчастном коте, который доверяет только мне, ведь он столько всего натерпелся до того, как я его приютила. А теперь он в доме один…
В последний момент мама отвечает.
– Кит! Я здесь! – звучит в трубке ее запыхавшийся голос.
– Где? У меня дома?
Секундная пауза. Она знает, что я ей не доверяю.
– У тебя, Кит. Я во дворе была, поливала твои растения, а телефон в доме остался.
– Бродяга выходил с тобой на улицу?
– Ой, нет. Он даже из-под кровати не выползает.
У меня екает в животе. Я живо представляю его черную мордочку, лохматые лапы.
– Ты у меня ночуешь?
– Да, клянусь. Он ест и ходит в туалет, когда я ухожу. По-моему, он написал в твои теннисные туфли. Ты оставила их у входа.
– Наверно, заявляет свои притязания на меня. Свои вещи держи в шкафу.
– Так и делаю. У нас все хорошо, Китти. – Милое имечко. – Честное слово. У меня были кошки, я знаю, как с ними управляться.
– Ну хорошо.
– Всего-то два дня прошло. Привыкнет.
– Ты, главное, следи, чтобы он на улицу не выходил. Не надо, чтобы он меня искал.
– Не пущу, не волнуйся, – обещает мама урезонивающим тоном, и я осознаю, что веду себя как ненормальная, из-за того что не могу контролировать ситуацию.
Кошмар.
Я делаю глубокий вдох, протяжно выдыхаю.
– Ладно. Я тебе верю.
– Спасибо. А теперь рассказывай. Как там? Красиво?
Я возвращаюсь к раздвижным дверям, открываю их, впуская в комнату влажный воздух, и выхожу на бетонный балкон, находящийся на высоте восемнадцатого этажа.
– Потрясающе. Вода, холмы, экзотичные деревья… изумительно. Сегодня попозже пришлю тебе фотографии.
– Ой, было бы здорово. – Мама не спешит засыпать меня вопросами и комментариями, а ждет, когда я продолжу. Этот прием она освоила на встречах группы анонимных алкоголиков. Если б раньше им владела, мое детство было бы в десять тысяч раз лучше.
– Я была на месте пожара, – говорю я. – Вот честно, ума не приложу, что она могла бы там делать. В том ночном клубе, насколько можно судить, обычно тусовались юные азиаты, а не дамы европейского типа средних лет.
– Какая же она тебе дама средних лет?!
Я вскидываю брови.
– Если она действительно жива, ей теперь почти сорок три. А любой человек, перешагнув через сороковник, вынужден признать, что он вступил в фазу среднего возраста.
Мама пренебрежительно фыркает. Я слышу, как она затягивается сигаретой, хотя сама она думает, будто я не знаю, что она курит.
– Ну и какой твой следующий шаг?
– Если честно, понятия не имею.
– Покажи ее фотографию работникам магазинов в округе. Спроси, может быть, кто-то ее знает.
– Неплохая идея.
– Можно обратиться на телевидение.
– Если еще что надумаешь, – смеюсь я, –