срастаясь с ней и с гумилёвскими строками:
Город, как голос наяды,
В призрачно-светлом былом,
Кружев узорных аркады,
Воды застыли стеклом…
Более века миновало с тех пор, как Николай Гумилёв выходил на эту набережную вместе с Анной Ахматовой. В начале мая 1912 года они – через Болонью и Падую – приехали сюда из Флоренции. Очарованные городом на воде, Николай и Анна катались по каналам, плавали на острова и фланировали по венецианским набережным. Трещина, наметившаяся в браке двух своенравных поэтов, казалось, вот-вот зарастёт: Анна ждала ребёнка, и Николай был с ней ласков и предупредителен.
– Трудно вообразить, что во времена Сфорца и Медичи всё здесь выглядело так же, как теперь, – говорила она, устремив взор вдоль уходящей в перспективу шеренги старинных палаццо.
Гумилёв развивал её мысль:
– Полагаю, даже Марко Поло, вернись он из своего путешествия сегодня, без труда узнал бы родной город.
После этого они пускались в рассуждения о делах глубокой старины, о превратностях судеб разных народов и, конечно же, о дальних странствиях, продолжая неспешную прогулку среди других парочек, совершавших променад по набережной.
Исполненные иллюзий относительно своей будущности, Николай и Анна провели в Венеции десять безмятежный дней. Он написал здесь несколько стихотворений; а из-под её пера – спустя два месяца – тоже родятся известные строки об этом городе:
Золотая голубятня у воды,
Ласковой и млеюще-зелёной;
Заметает ветерок солёный
Чёрных лодок узкие следы.
Сколько нежных, странных лиц в толпе.
В каждой лавке яркие игрушки:
С книгой лев на вышитой подушке,
С книгой лев на мраморном столбе.
Как на древнем, выцветшем холсте,
Стынет небо тускло-голубое…
Но не тесно в этой тесноте
И не душно в сырости и зное.
Увы, время надежд истекало. Через пять месяцев Анна Ахматова родит сына, однако ребёнок не спасёт увядших чувств. Супруги станут стремительно отдаляться друг от друга, и у обоих появятся сердечные увлечения на стороне. Официальный развод случится в 1918 году, но акмеистско-символистская сказка развеется гораздо раньше. «Николай Степанович всегда был холост, – будет вспоминать Ахматова в сердцах. – Я не представляю себе его женатым. Скоро после рождения Лёвы мы молча дали друг другу полную свободу и перестали интересоваться интимной стороной жизни друг друга».
…Впрочем, я изрядно отклонился от избранного маршрута; пора возвращаться из несиюминутности в достоверность – в близкорасположенный март две тысячи двадцатого.
Что ж, мы впятером, покинув борт вапоретто, отнюдь не помышляли заглядывать в своё будущее далее того, что нам предстояло через несколько минут.