Иногда забивала и я, говоря, что это ее проблемы, и я за нее краснеть не собираюсь. Олег возвращался с работы, и она прилипала к отцу, который в итоге помогал ей справиться с очередной задачкой.
От сидения дома и постоянного контакта с телефоном и ноутбуком она стала очень раздражительной. Казалось, что ее ничего не радует. Как-то раз вечером я накричала на нее из-за несделанного задания по английскому языку. Она в ответ начала мне говорить, что не понимает, зачем ей нужен английский, если ей теперь всю жизнь придется сидеть в этой тюрьме. Я вновь начала на нее давить, говоря, что образование необходимо, что она так останется на второй год.
– Да наплевать! – крикнула она и вновь уставилась в свой телефон.
– Нельзя так говорить! Прекрати немедленно и садись за уроки, – я выхватила у нее телефон, в котором она опять набирала очередное сообщение.
– Отдай! – крикнула она.
– Не отдам! – ответила я. – Садись за уроки!
– Отдай, а не то я выпрыгну из окна, – в долю секунды она забралась на стол и оказалась на подоконнике.
– Прекращай свой концерт, – крикнула я ей.
– Мне нужно ответить! Нужно, – орала она со слезами на глазах.
– Нет, тебе нужно делать уроки!
– Я спрыгну, – она потянулась к оконной ручке.
В этот момент я подбежала к ней и быстро стащила с окна. Она ударилась о стол и начала плакать. Сначала со злобой, вырываясь от меня, а потом всхлипы стали какими-то детскими. Я уже не держала ее, а обнимала, как в детстве, когда она падала с велосипеда, а я целовала ее больную коленку и говорила, что сейчас все пройдет. Я повторила эти слова:
– Сейчас все пройдет.
– Не пройдет, – всхлипывала она. – Никита со мной не хочет больше встречаться, – вдруг в слезах сказала она. – Не хочет. Я писала ему, а он такой грубый стал. Как будто я ему не нужна больше.
– Так вот ты из-за чего… – улыбнулась я. – Такое бывает. Он мальчик. Переменчивый.
– Это потому что я дома, а он нашел кого-то, кого не заставляют круглыми сутками сидеть в квартире.
– Но ты же знаешь, что выходить нельзя. Оштрафуют.
– Да плевать! Пусть хоть в тюрьму посадят, лишь бы выйти отсюда.
Она разрыдалась. Я прижимала ее к себе, а она плакала. Сначала зло, а потом все тише и спокойнее. В конце концов она прислонила голову к моему плечу и просто обняла меня, как делала когда-то в детстве. Мне безумно хотелось повернуть время вспять: видеть ее маленькой девочкой с двумя хвостиками, бежавшей мне навстречу, когда я забирала ее из детского сада, относить ее на руках в кроватку, когда она от усталости засыпала на диване перед телевизором, заплетать ей волосы в колосок к утреннику. Я погладила ее по голове. Волосы были уже не такими мягкими и тонкими, как когда она была малышкой. На ее каштановых кудряшках было светлое мелирование, краска сделала их более жесткими, но волосы все равно скользили между моими пальцами. Это была моя дочь, моя любимая девочка. И я уже не помнила, когда в последний