что ест и пьет мать.
Отец только хмыкнул. Это означало, что при таком раскладе точно не надо кормить материнским молоком.
– Выкормим, не впервой… – сумрачно сказал Иван.
Зойка не придала значения этой фразе, ей нужно было срочно приводить себя в порядок. Философские рассуждения и загадочные присказки – точно не для нее. И так было потеряно почти три месяца, за это время можно и вовсе растерять клиентуру.
Через десять дней Зойка приступила к работе, а дед Иван во второй раз, теперь уже добровольно, принял на себя бремя материнства и отцовства одновременно. Впрочем, возиться с пацаненком ему даже нравилось. Матвей рос радостным, шустрым, беззаботным и беспроблемным ребенком. Он так мало плакал, что иной раз Иван даже сомневался, что парень чувствует боль. Упал, побил коленки, ударился об угол, свалился со стула – потер ушибленное место, пробормотал дежурное «ай-ай-ай» – и снова смеется, резвится и ползает за дедом. Иван растворился в ребенке, он словно начал жизнь заново. Теперь его никто не назвал бы стариком. Он сбрил бороду, подтянулся, расправил плечи, будто освободился от гнетущего горя, терзавшего его многие годы. Он действительно чувствовал себя счастливым, что, правда, не мешало ему брать в руки розги, когда из веселого малютки Матвей превратился в резвого проказника-пацаненка. Когда Моте исполнилось четыре, он вдруг увлекся животным миром. Несколько раз Дед Иван доставал из бочки кота, которого Мотя хотел научить плавать. Кот не понимал, чего от него требуют, несмотря на кусок колбасы, привязанный к палке. Матвей желал, чтобы обезумевшее от страха животное плыло за едой – на запах. Когда дрессировщик осознал, что пловец из кота никудышный, он решил научить его правилам скоростной езды на игрушечном грузовике. Для того чтобы хитрый котяра не смылся раньше времени, Мотя накрепко приматывал его к кузову синей изолентой и несся изо всех сил, держа грузовик за веревку. Кот, бешено вращая глазами, остервенело вырывался, оставляя на изоленте клоки рыжей шерсти, и орал изо всех сил, чем привлекал внимание окружающих, и неизбежно – деда Ивана. Тот сначала спасал кота, а потом доставал ремень или розги – в зависимости от степени ярости. Терпение Ивана лопнуло, когда он понял, что ранее безымянное животное охотно отзывается на кличку «Бедняжка». Дед настрого приказал Матвею не подходить к коту на пушечный выстрел и в скором времени стал свидетелем проверки дальнобойности огромной рогатки, которую сам же и смастерил для Матвея. Мишенью, конечно, служил Бедняжка. Дед Иван в очередной раз спас животное от гибели и передал его на хранение соседям. Но, вероятно, у Бедняжки начался Стокгольмский синдром, и тот стал убегать от новых хозяев, чтобы поиграть с Матвеем.
Ивану было неведомо, что такое склонность к садо-мазо, особенно у животных, поэтому он продолжал унижаться перед соседями и просить их забирать Бедняжку к себе на пмж каждый раз, когда он заставал внука у пенной ванны с котом на руках, обнаруживал кошачью миску, наполненную свежевыкопанными червями, предназначенными для насильственного