две пары валенок, потому что они моментально снашивались, да и высохнуть после такого катанья с горы одна пара не успевала.
Летом рыбу ловили руками. Волга разольется, зальет всю пойму. А потом вода сходит, и в маленьких ямках остается рыба: судаки, сазаны. И так жалко, что она погибает. Мало того что мы принесем домой полные ведра этой рыбы, так еще ее быстренько в Волгу выбрасываем, выбрасываем. А когда начинался нерест, на берегу столько икры было – ногой ступить некуда.
Еще у нас был свой островок. Мы ухаживали за ним, следили за чистотой. Там всегда было чисто, мы никогда там не сорили. Этот островок в дельте Волги был для нас местом свиданий, что ли, не знаю, как правильно назвать. Мы все туда приходили, садились на лужайке и каждый о своем говорил. Слушали лягушачьи концерты, слушали, как пели сверчки. И зачарованно замирали, когда после долгожданного дождичка, который поливал водой землю-кормилицу, чтобы богатым был урожай, на небе появлялась красавица-радуга. Она своими семью цветами улыбалась всему миру. И в ответ ей улыбалась вся природа: и земля, и цветы, и травы, и деревья, и птицы, и зверушки. Всё оживало и преображалось, всё ликовало и радовалось. Воздух наполнялся приятной свежестью. «Райская дуга» или «радость» называли радугу в старину и верили, что она приносит счастье.
Эти воспоминания о красоте и щедрости родной природы, это состояние души я сохранила на всю жизнь. До сих пор в дождливые дни у меня как-то само собой приходит задумчивое настроение. Появляется ощущение, что это явление природы таит в себе нечто большее, ведь всё на свете взаимосвязано. Быть может, Бог в стремлении сделать человека лучше и добрее посылает людям еще и вот такую возможность – смыть гордыню, тщеславие, алчность, зависть. Не зря же сказано: «Дождь – это слезы Бога, очищающие душу Земли… Это как молитва, очищающая человека от грехов». После дождика действительно и настроение улучшается, как после успокоительной ванны, да и жить становится как-то легче.
Родители воспитывали нас в строгих казачьих традициях. Пока я двор не приберу, дрова не сложу (взрослые кололи, а мы с братом Валерой укладывали), никаких гулянок быть не может. Могли и выпороть!
Однажды, вопреки отцовскому запрету, я допоздна загуляла с мальчишками. Брат пришел домой раньше меня, смотрит – отец уже психует, взял нагайку и пошел из дома. Валерка выскочил из окна и прибежал прежде отца:
– Надюха, отец тебя стережет. Давай скорее задами и ложись в кровать, потому что лежачего не бьют.
Я еле-еле успела прибежать до возвращения отца.
Но я на папу никогда не обижалась, потому что всегда получала по делу. Наказали – значит, мы с братом сами спровоцировали, особенно я. Отцовская требовательность к нам никогда не переходила в жестокость. Он меня с братом любил, и отношения у нас всегда были нормальные.
Отец всегда спрашивал с меня как с ответственного человека. Он видел во мне лидера, ну и спрос был соответствующий. А с младшего брата моего Валерки он не спрашивал, говорил лишь:
– Ну