дней мы вшестером брели по узеньким тропам не более полуметра шириной. По обе стороны тянулись густые кустарники. Джуниор всегда шагал впереди меня. Он не махал руками, как обычно, когда беззаботно возвращался из школы домой. Мне хотелось знать, о чем он думает, но я не решался спросить: большую часть времени все молчали, и я боялся нарушить эту тишину. Я все время вспоминал родных, гадал, где они сейчас, увижу ли я их когда-нибудь снова. Только бы они были в безопасности, только бы не очень переживали за нашу с братом судьбу. На глаза наворачивались слезы, но не было сил плакать, слишком уж мучил голод.
Мы спали в покинутых деревнях на голой земле. Перебивались сырой маниокой и каждый день просыпались с надеждой, что найдем какую-нибудь нормальную еду. Как-то мы проходили через селение, где росли апельсиновые деревья, кокосовые пальмы, бананы. Халилу лучше всех нас умел лазать, так что он забирался наверх и сбрасывал нам все, что было хоть сколько-нибудь пригодно в пищу. Бананы были совсем незрелые, и мы решили сварить их в очаге в одном из сарайчиков-кухонь. Видимо, люди убежали отсюда, увидев нас, потому что огонь еще теплился – его явно недавно разожгли. Пресные и невкусные бананы (у нас не было ни соли, ни сахара, ни других приправ) были все же съедены подчистую – надо же чем-то заполнить желудки. Потом мы закусили апельсинами и кокосами. Ничего более существенного в деревне не нашлось. С каждым днем голод усиливался, так что начинал болеть живот и кружилась голова. Другого выхода, кроме как попробовать проникнуть обратно в Маттру Джонг, у нас не было. Мы найдем оставленные в доме деньги и купим еду. Так же собирались поступить и те немногие беженцы, которых мы встречали на своем пути.
Мы вернулись в Маттру Джонг и прошли по заброшенному и затихшему поселку, не узнавая его улиц. Еды не было, все, что готовилось, осталось разбросанным в кухнях и испортилось. Везде валялись человеческие тела, перевернутая мебель, одежда и другие вещи. Как-то зайдя на веранду дома, мы обнаружили старика в кресле. Он сидел так, будто спал, но во лбу зияло пулевое отверстие. Рядом с крыльцом лежали трупы двух мужчин. Их конечности и гениталии были отрезаны и свалены в кучу. Мачете, с помощью которого было совершено это надругательство над телами, валялся тут же, рядом. Меня вырвало, а потом пробрал озноб. Но останавливаться нельзя было, пришлось бежать дальше.
Мы перебегали от дома к дому на цыпочках с максимальной осторожностью; подолгу стояли, прислонившись к стене, и присматривались к узеньким гравийным дорожкам между домами, прежде чем пересечь их. Как-то после подобной перебежки мы услышали шаги неподалеку. Укрыться было негде, поэтому мы понеслись к веранде, стараясь производить как можно меньше шума, и спрятались за сваленными здесь бетонными блоками. Выглядывая из-за них, мы увидели, как мимо прошли два боевика в мешковатых джинсах, шлепанцах и белых футболках. Их головы были повязаны красными платками, а за спиной висели автоматы. Они сопровождали группу молодых женщин, которые несли кастрюли,