Доиды. Марина Леонидовна Сушилова

чай, потому, что восточные люди питаются правильно: сначала чай и неторопливая беседа, а затем, когда уже организм будет готов к приему пищи, тогда будут и салаты, и плов, и манты, – все как положено. Кухня превосходная!

      И, правда, все было ароматным, вкусным, острым. Не знаю, от чего захмелелось быстрее: от коньяка ли, беседы, морского бриза или обволакивающей обстановки кафе, еды ли.

      Было решено, что переночуем у Кеши, поэтому можем пить, гулять и веселиться до утра. Машину загнали на стоянку все того же услужливого Тимура – хозяина кафе. До утра мы не дотянули.

      Тюлень, огромный, жирненький до складок на переливающихся голубовато-серых боках, хлопал меня ластом по плечу, приглашая прогуляться: «Да, поднимайся же ты! Пойдем, окунемся, сейчас самый кайф». С трудом вынырнув из теплого сладкого морока, увидел Кешу, который похлопывал меня влажной прохладной ладонью по плечу. Трава по бокам тропки серебрилась росой, первые лучи солнца выхватывали радостные искры на листве деревьев, море было тихое и бледное, пахло именно морем, соленым, йодистым, отдохнувшим за ночь от человеческих тел. Вода встретила первоначально прохладой, которая сразу превратилась в приятную ласкающую зовущую среду, в которой можно, казалось, жить всегда. В какой-то момент меня накрыла волна отрешенности от всех забот, единения со стихией моря и неба. Где-то рядом, фыркая и поднимая вокруг себя брызги, вынырнул Кеша. Мне так не хотелось возвращаться в действительность, но Кеша настойчиво бормотал: «Уф, хорошо! Скажи же, Шер!» – пришлось лениво откликнуться: «Да, хорошо…». Потом мы бежали к дому приятеля прямо в мокрых плавках, обернув вокруг бедер полотенце. Поначалу, несколько смущаясь, я проследовал за загорелой спиной попутчика, затем обнаружил, что улицы пустынны, а если кто и шел навстречу, то исключительно в купальниках и шортах, не обремененный, как и мы, лишней одеждой.

      Подкрепившись крепким чаем и бутербродами, на моей машине доехали до биофабрики, где, обменявшись уверениями встречаться как можно чаще, тепло распрощались. Мешанину чувств вызывала пролетевшая единым мигом встреча: радость воспоминания о бесшабашной студенческой юности, споры, впрочем, уже не столь бурные, как в прошлом, и тревога: что я сказал о главном, интересовавшим меня предмете, не проговорился ли я, что отвечал мне Кеша? Надо было напрячь память, выудить из нее, бедной, одурманенной непомерными ночными возлияниями и горячечными разговорами.