новому. Но новое, несмотря ни на что, лезет изо всех щелей.
Грановский звучно чмокнул сигарой, иронично пущенное колечко дыма поплыло к потолку, наворачиваясь на невидимую ось.
– Из щелей обычно лезет сорная трава.
– Нет, вы послушайте: «Улица провалилась, как нос сифилитика. – Аркадий вскинул руку и фразу кулаком, как восклицательным знаком, пригвоздил: – Река – сладострастье, растекшееся в слюни. Отбросив белье до последнего листика, сады похабно развалились в июне».
Горящими глазами обвёл присутствующих.
– Вот – поэзия! Вот – сила! А для вас существует только «чудное мгновение», да «белеет парус». Хватит умиляться цветочкам в саду и плакать над уходящей жизнью. Надо схватить эту самую жизнь за горло, сдавить крепкими молодыми пальцами, чтобы она наконец почувствовала, с кем имеет дело.
Арина из-под опущенных ресниц косилась на Резанцева: аристократически утончённое лицо, уверенная повадка, щёгольски подогнанная армейская форма. Поручик уже беседовал с Бергманом, владельцем нескольких крупных магазинов, а Арину всё ещё не покидало ощущение неустроенности и дискомфорта: то ли волосы растрепались, то ли платье не лежит. Будто одела его впервые и ещё не освоилась в нём.
Избавляясь от непривычной скованности, Арина решительно поднялась.
– Я что-то не очень поняла про последние листики в июне. Знаете… – глядя на Аркадия, скептически пошевелила пальчиками. – С этим вы переборщили.
– Это не я – это Маяковский! Такая сила и мощь мне пока неподвластны. – Аркадий вдруг смягчился, лукаво блеснул глазами, многозначительно поднял тонкий узловатый палец. – Подчёркиваю – пока!
И улыбнулся: мол, шутка, но не забывайте, что в каждой шутке…
Арина по-домашнему потрепала Аркадия по вихрастой макушке и боковым зрением снова поймала на себе взгляд Резанцева. Пошла с распоряжениями к прислуге, непроизвольно ускоряя шаг, чтобы избавиться от долгого взгляда в спину. Сколько мужчин смотрели ей вслед, – никогда она так не напрягалась. Только затерявшись среди гостей, вздохнула облегчённо. В жестах появилась властность, а в голосе строгость:
– Анюта! Поторопи Петра, пусть шампанское несёт. Погоди! С кучерами что?
– На кухне их разместили. Самовар поставили, закуски.
– Хорошо. Синявские собираются уезжать. Передай Панкрату, пусть распорядится насчёт экипажа.
Кокетливо покачивая округлым задом, Анюта на ходу поправила белую коронку в волосах, расправила за спиной пышный бант крахмального передника, исчезла в боковых дверях, чтобы на правах хозяйской любимицы распоряжаться, повышать голос, «казнить и миловать» нерасторопную прислугу. Чувствуя доверие и расположение Арины, Анюта всё больше и больше превращалась из горничной в домоправительницу, взамен старой и нерасторопной Александры Евграфовны, которую давно пора было отправить на покой, да жалость не позволяла.
Воспользовавшись тем, что гости на время забыли о ней, Арина незаметно ускользнула к себе на второй