Эта ласковая земля. Уильям Крюгер

па день рождения. У нас никогда не было денег купить ему что-нибудь, но если мы принесем ему новую пару тех армейских ботинок, думаю, это будет лучший подарок из всех.

      Клянусь, я видел, как глаза женщины наполнились слезами.

      – Ллойд, если ты не продашь мальчикам ботинки, то целый месяц будешь спать на качелях на крыльце.

      Мы покинули город с тремя коробками новых «Ред Винг», тремя парами носков и маленьким швейным набором, который добавила женщина, чтобы мы могли зашить дырки в своих старых носках. Когда мы отошли достаточно далеко от последнего городского дома, Альберт сказал:

      – Ложь у тебя получается сладкой, как мед, да?

      Я посчитал это комплиментом и довольно ответил:

      – Это дар.

      – Или проклятие. У той женщины доброе сердце, Оди. Она была добра к нам, а ты ее обманул.

      Это было больно. Но я стоял на своем.

      – Представь, что она сейчас чувствует. Она только что помогла трем нуждающимся людям, и это истинная правда, Альберт.

      – А как она будет себя чувствовать, когда поймет, что на элеваторе нет никакого Клайда Стрэттона?

      – Что-то ты не очень помогал, – огрызнулся я. – Э… э… э… Ты как будто язык проглотил.

      Альберт остановился и повернулся ко мне, его лицо было печальным и серьезным.

      – Послушай, Оди, ты многое пережил, много плохого, и я знаю, что должен был лучше защищать тебя. Но я не хочу, чтобы ты вырос таким, как… как…

      – Как Клайд Брикман? Как ДиМарко? Так ты про меня думаешь? Ну и черт с тобой.

      Я как можно скорее пошел от него прочь. Не только потому, что разозлился, но и потому, что не хотел, чтобы он видел, как сильно обидел меня.

      – Оди, подожди! – крикнул Альберт.

      Я остановился, но не из-за него. Меня заставил вернуться звук полицейской сирены. Альберт тоже повернулся, и мы оба смотрели, как полицейская машина несется по гравийной дороге Вестервилля в нашу сторону, оставляя за собой такое облако пыли, которому позавидовал бы табун диких лошадей.

      – О, черт, – сказал я.

      – Полегче, Оди. Просто сохраняй спокойствие.

      Утреннее солнце отражалось в лобовом стекле и слепило меня, не давая рассмотреть полицейского за рулем. Я оцепенел от ужаса. Я мог выдержать взгляд Черной ведьмы и постоять за себя перед ее мужем, но было что-то в парнях в форме, при значке и оружии, отчего мои внутренности превращались в желе.

      – Помаши рукой, – сказал Альберт, когда коп подъехал. – И улыбайся.