тяжело опустилась на колени и, перебирая непослушными пальцами сор, осколы от дров, начала искать шпильку.
– Да ба, зачем тебе? Она ж страшная. Перекрученная, темная. И края острые. Хочешь, я у мамки шпилек возьму? У нее с камешками цветными есть.
– Глупая ты, внуча. Это память о маме моей. Только шпилька и осталась… Меня ведь дядька вырастил. Жестокий был. Не тем помянуть. Прости, Господи, – бабушка встала с колен. Повернулась в темный угол, где стояли иконы, перекрестилась. – Сказывал, что мамка моя шибко умная была. Меня малую к своему брату отправила, а сама училась, училась, а потом с балкона и сбросилась. С ума сошла, так дядька говорил.
– А моя мама не сбросится? – Маняша от испуга застыла.
– Не, мамка твоя профессур уже, поздно ей бросаться… Все, хватит. Спать пора. Иди, Манятка, молоко пей, и в кровать.
Антонина Петровна тщательно обернула шпильку в кружевную салфетку и убрала ее за иконы.
Шпилька вернулась в темное затхлое тепло…
А как все начиналось! Она блистала в волосах Марии Александровны. Лекции, диспуты, студенческие вечеринки. Маша никогда ее одну не оставляла. Всегда с собой брала. Амулетиком называла. И не зря. Шпилька – свадебный подарок. Петя сам ее сделал, из серебряного иконного оклада вытянул.
И маленькая Тошенька с ней играть любила. Хорошо они жили – Маша с Петей, и их маленькая доча. Хоть и в одной комнатушке, а дружно.
Что потом случилось, Шпилька помнила плохо. Петя куда-то пропал. Маша стала рассеянной, вот и в тот день пучок толком не заделала. Шпилька все время боялась вывалиться и упасть на грязную мостовую.
Вокзал. Шум, народ, чад от паровозов. Гудок.
Маша передала дочку какому-то мужику. Тошенька раскричалась, вцепилась в мамины волосы, выдрала Шпильку. Больше она старшую хозяйку не видела.
Шпилька перебирала воспоминание за воспоминанием.
Вот Маша почти девушка. Странный возраст – перепутье – не взрослая, но уже и не ребенок. Прижалась к бабушке.
– Баб Тось, а как вы с дедом познакомились? Как поняла, что он тот самый, единственный?
Бабушка помолчала. Потом сказала:
– Мой жених, внуча, погиб. Какая тут любовь.
⠀Девушка отпрянула.
– А зачем же за деда замуж пошла?
– Семьи хотела. Деток своих, – Антонина Петровна отвечала тихо, смотрела в пол, только пальцы беспокойно поглаживали Шпильку.
А Шпилька лежала в ее руках, и они вместе вспоминали.
1945 год. Наши наступали и Победа была близка. Но новобранцы – юные семнадцатилетние мальчишки – уходили на фронт. А возвращались сухими словами в похоронках.
Так и Тосин Сережка. Жениться обещал, от постылого дядьки в свой дом забрать. Не забрал.
Уходил в январе. Стужа стояла – птицы на лету мерзли. Но в колхозной конюшне – тепло. Прощались долго.
В апреле пришла похоронка. А в мае Тося вышла замуж. За мужика, что три года вокруг нее увивался. Завидный жених – с руками и ногами, всю войну под бронью трактористом проработал.