.

во сне на стерне бабы Софии серп,

      ранку на левой ноге.

      И поверх – лист подорожника…

      Белый, как вишен цвет, уже мамин висок.

      Маме моей скоро восемь десятков лет.

      Я, говорит, туда не поеду.

      Всё.

      Надо же было дожить до поры, пока станешь сед,

      думая, что в Украине все такие, как я,

      думая, что украинцы – одна семья.

      Я не хочу больше знать их.

      Только не с ними.

      Нет.

      Не с палачами.

      Не с катами.

      Вони мені – не братья!

      Пусть как от вишен оскомина,

      но повторю: к кому?

      К этим песиголовцям?

      Вони же вбивають.

      Жгут!

      Были мы под фашистами.

      В детстве.

      И потому

      к ним – не поеду.

      А наши в могилах.

      Пусть подождут.

      Так говорит моя мама, и речи её темны,

      словно вишнёвый сок, но боли не утолят.

      Бьётся в падучей родная её земля —

      там, где к погостам крестами

      родичи пригвождены —

      От Приднестровья до Приазовья.

      Кров'ю гірчить.

      И не идёт ко мне сон: я слышала, как звучит

      маминым стоном в ночи

      память былой войны.

      И я не могу молчать.

      И ты не молчи.

      Без просвета

      Я научилась спать и в самолётах,

      но не до сна. Очнись и посмотри:

      ты как дыра. Чернеющее что-то,

      а по границе – яркий свет зари.

      Мне путь домой по воздуху не длинен,

      хоть дожила до сумрачной поры,

      когда пилот обходит Украину,

      чтоб над проливом вырулить на Крым.

      Ты флагом так трясла, как синим небом

      и спелостью подсолнухов внизу,

      что и радары становились слепы,

      и птицы с неба падали в грозу,

      и заморозок шёл над головами

      подсолнухов, ростки к земле клоня.

      И флаг твой почернел и окровавел:

      смешался с хаки. Цвет перелинял.

      Как раньше сбила «Ту», так сбила «Боинг».

      И над тобою прекратился свет.

      Ведь Бог – он выше нас. Но не с тобою,

      не с буковиной пущенных ракет.

      Трясись, визжи и кутай в тряпку плечи,

      противная и сердцу, и уму,

      пропащая, как авиадиспетчер.

      Не сторож боле брату своему?

      Так не тянись за газом или хлебом,

      спасателя не жди или врача.

      Над Украиной – проклятое небо,

      кромешное, как маска палача.

      Крест-накрест

      Отчего такие широченные,

      Николаев, улицы твои?

      Так по ним же сосны корабельные

      к верфи вереницами везли.

      Кто екатерининскими милями

      мерил Новороссию насквозь?

      Воронцов, Потёмкин.

      Не забыли мы,

      то, что вам осилить довелось.

      Ставила заводы в тех губерниях

      флоту в помощь крепкая рука —

      Ткацкие,