помочь, дети плакали, глухая акушерка допытывалась, какой приём мы используем, Кузьма уговаривает быть смелее, всё это создавало атмосферу несколько нервозную и вынуждало решиться, наконец. Владимир Павлович громогласно велит Марии Васильевне готовиться к большой операции, моет руки и, засучив рукава, достаёт из саквояжа большие акушерские щипцы. Столь эффектные приготовления оказали волшебное действие. Неизвестно откуда в избе появилось множество женщин и все они взмолились: «Батюшка, родимый, убери ты свои инструменты и уезжай. Бог даст, Маришка родит сама».
Повеселевшие доктор и акушерка быстро собрались и отправились восвояси. На половине дороги совесть начала мучить доктора и он, нарисовав в своём воображении ужасные мучения Маришки, велел ямщику поворачивать обратно. Мария Васильевна, успевшая к тому времени всхрапнуть, переполошилась, она почти до самых Правых Ламок не могла понять, что происходит. На востоке заалела заря, но не менее алело лицо доктора, краска стыда заливала его, Филонович ругал себя последними словами и умолял возницу гнать быстрее и ещё быстрее. Как стремительный ветер подлетели они к избе Гусятниковых. На встречу вышел улыбающийся Кузьма. Сияя радостно, поклонился в пояс и пробасил: «Спасибо! Спасибо тебе, только выложил ты на стол свои багры, как Маришка, бабы сказывают, собралась с силёнками и ты, той не успел доехать до Дубовки, как родился – посмотри какой – настоящий цыган». Словом, Маришка со страха разрешилась от бремени кудрявым существом бронзового цвета с карими глазёнками, по случаю чего все домашние были в приподнятом настроении. Доктора и акушерку усадили пить чай. На столе кроме громадного кипящего самовара сами собой появились пироги и водка. Дружеское расположение Гусятниковых к молодому доктору ещё укрепилось, а Кузьма с тех пор не находил нужным скрывать от него свои самые сокровенные дела, а подчас и тёмные делишки. В минуты излияния наивысшей благодарности Кузьма даже предлагал украсть для доктора самого лучшего в округе рысака. Этот самый лучший украденный, не для доктора, конечно, рысак сыграл впоследствии немалую роль.
Как-то зимним утром, затемно, примчался отец братьев Гусятниковых, Кузьмы и Ивана, с сумбурной просьбой приехать поскорее в Ламки к заболевшему Ивану. Выполняя свой врачебный долг, Владимир Павлович тут же собрался и выехал. Войдя в избу, он увидел перед собой укутанного тулупами, громко стонущего человека. Каково было удивление доктора, когда он понял, что перед ним не Иван, а Кузьма. Братья заметно различались между собой, Иван был гораздо выше, стройнее и лицо имел чистое, не рябое. Однозначно, это не Иван. «Здравствуй, Кузьма» – поприветствовал доктор старого знакомого. Весь табор разом то ли с испугом, то ли со злобой загомонил: «Что ты, батюшка! Иван это, а не Кузьма!» Доктор засомневался, может болезнь так изменила человека, хотя и болезни никакой не было видно: отличный пульс, нормальная