или тоже артистка? – он с любопытством оглядел хрупкую фигуру Ольги.
– Наталья Соловьева – стрелок и фехтовальщица, – Ольга, представляясь, машинально присела в книксен, что, впрочем, выглядело вполне по-цирковому, и удивилась, как легко она произнесла вместо своей чужую фамилию и присвоила чужую профессию.
– Странно, – произнес полковник, – у такой юной мадемуазель такие мужские наклонности… А вы не могли бы нам что-нибудь продемонстрировать?
– Отчего же… Вашим браунингом воспользоваться не разрешите? – Ольга обратилась к поручику. – Браунинг мне дается легче, чем маузер.
Поручик растерянно посмотрел на полковника. Тот согласно кивнул, но расстегнул кобуру и, будто невзначай, положил руку на рукоять своего маузера.
"Давно мы не тренировались, дядя Николя, – мысленно, как молитву, проговорила Ольга. – Может, не забыла я трюк, которому ты меня научил?"
– Вон та ворона на ветке вас устроит? – спросила она, прикидывая направление.
– Вы и вправду странная девушка, – покачал головой полковник, – любая другая барышня на вашем месте хотя бы для виду расхныкалась: ах, бедная птичка, ах, ни в коем случае!
– У нас в приюте, кто хныкал – оставался без обеда, – сухо проговорила Ольга. – Да и ворон я с детства не люблю. При мне одна из них выклевала глаза маленькому щенку!
Она ещё раз промерила взглядом расстояние, повернулась спиной и, не глядя, из-за плеча, выстрелила. Ворона камнем упала вниз.
– Да-а, – растерянно протянул поручик, забирая протянутый ею браунинг, – если вы и фехтуете так же, как стреляете, то я не завидую вашим врагам.
– Позвольте вашу руку, – попросил полковник, – он наклонился в седле и поцеловал Ольге руку.
– Это искусство высшего класса! Простите нашу подозрительность, но буквально вчера пришлось повесить двух шпионов. Один слепым прикинулся, а поводырем у него, по виду, мальчишка был. Оказалось, девушка… С удовольствием бы посмотрели ваш спектакль, но долг повелевает… Прощайте! Он тронул поводья.
– На первом же послевоенном спектакле с меня – букет роз! – крикнул, оборачиваясь на скаку, поручик.
– Удачи вам! – махнула рукой Ольга. Она подалась вперед, жадно провожая их глазами, и смутилась: циркачи пристально разглядывали её. Действительно, что это с нею? Отчего вдруг забилось сердце, словно кто-то близкий подал ей весточку…
– Не понимаю я тебя, Василий, – говорил между тем Герасим, опять становясь в борцовскую стойку. – Чего Ольге от своих-то скрываться, если она – княжна? Небось, обрадовались бы…
– Чего ты мелешь! – расстроенно оборвал его Аренский. – Свои, чужие… Кто теперь свой? И кому? Наташа Соловьева – ничья, и каждого. Цирк любая власть своим считает, он – внеклассовый. А княжна Лиговская – совсем другое дело. Давайте-ка не будем рисковать!.. Но что хорошего можем мы извлекать из таких вот моментов? Человек в минуты опасности себя в полной мере проявляет. Я понял, с нашими талантами мы с голоду не умрём. Благодарю всех за находчивость и выдержку.