пошли, – сказал Джафи. – Когда я устану тащить этот здоровый рюкзак, поменяемся.
– Хоть сейчас. Давай сейчас, мне надо что-нибудь тяжеленькое понести. Ты себе не представляешь, как мне четко, чувак, давай же!
И вот мы махнулись рюкзаками и стартанули.
Обоим нам было прекрасно, и мы без конца болтали – о чем угодно: о литературе, о горах, о девчонках, о Принцессе, о поэтах, о Японии, о наших прошлых приключениях в жизни, и я вдруг понял, что нет худа без добра, – если б Морли не забыл слить масло из картера, Джафи и слова бы не удалось вставить весь этот благословенный день, а так у меня прекрасная возможность услышать его идеи. Тем, как он все делал, ходил в походы, он напоминал мне моего друга детства Майка, который тоже любил идти впереди, суровый, как Бак Джоунз, глаза устремлены к дальним горизонтам, как у Натти Бампо[18], предупреждая меня о ломающихся ветках или говоря: «Здесь слишком глубоко, давай спустимся ниже и перейдем ручей вон там», или: «В этой низинке будет грязь, лучше обойти», – смертельно серьезный и довольный. По тому, как Джафи шел впереди, я видел все его детство в восточных лесах Орегона. Он шел, как говорил, сзади я видел, что он слегка косолапит – совсем как я; но когда подошло время лезть вверх по склону, он развел носки, как Чаплин, чтобы крепче ступать. Мы пересекли что-то вроде заболоченной речной долинки по густым зарослям, мимо нескольких ив, выбрались на другой стороне, слегка подмочив ноги, и начали подъем по тропе, ясно размеченной и недавно подправленной лесниками, но иногда натыкались на осыпи, где прямо на тропу рушились сверху камни, и Джафи всякий раз не ленился убирать их, говоря при этом:
– Я сам чистил тропы, терпеть не могу, когда тропа такая ретивая, Смит.
Мы забирались все выше, и за нами внизу уже завиднелось озеро, как вдруг в его чистом голубом бассейне мы увидели глубокие дыры – там били источники, будто черные колодцы, и видно было, как мечутся стайки рыбешек.
– О, это как раннее утро в Китае, и мне всего пять лет в безначальном времени! – громко пел я, и мне хотелось сесть возле тропы, достать блокнотик и писать об этом заметки.
– Посмотри вон туда, – пел Джафи, – желтые осины. Сейчас, вот только настроюсь на хайку… «Беседуем о литературной жизни – вдруг желтые осины».
В этой земле можно было легко постичь совершенство жемчужин хайку, написанных восточными поэтами, которые в горах никогда не напивались, ничего, только шли себе дальше, свежие, как дети, записывали все, что видели, без всяких литературных ухищрений, без причудливости выражения. Взбираясь, мы сочиняли хайку, а тропа вилась все выше по заросшему склону.
– Камни у края утеса, – говорил я, – почему не катятся вниз?
– Может, это и хайку, а может, и нет, слишком сложное, наверное, – сказал Джафи. – Настоящее хайку должно быть простым, как овсянка, и в то же время после него видишь подлинное; как самое великое хайку – возможно, величайшее из всех – вот это: «Ласточка прыгает по веранде с мокрыми лапками». Это Сики. Смотри, мокрые отпечатки лапок – как видение в уме, и все же в нескольких этих