за Уотсеном.
Они оказались в полутёмном помещении, стены которого были завешаны старинными картинами. Писатель опустился на диванчик и похлопал ладонью возле себя. Бертран сел рядом. Его лицо выражало живой интерес.
– Когда к вам приходит мысль? Ночью или же днём?
– И ночью, и днём.
– Что вы при этом испытываете?
– Волнение. Воодушевление.
– Именно эти чувства я испытал при прочтении «Зелёной горы». Роман просто дарит второе дыхание, околдовывает… – с пылом заметил Брайтон.
– На написание этой книги меня подтолкнули кое-какие события в личной жизни. Но, вообще, я считаю, что хороший писатель должен обладать богатейшей фантазией и писать то, что с ним никогда не происходило. Но так, чтобы ему поверили, – Уотсен достал из кармана брюк портсигар.
– Вы никогда не испытывали того, что Говард? – тихо спросил Бертран, подаваясь вперёд, почти что непростительно близко.
– Нет. Говард – мой выстраданный персонаж. Моё больное сознание.
– Тем интереснее. Ведь, как вы заметили, писать о том, что пережил сам, достаточно банально, – Брайтон откинулся на спинку и в его глазах мелькнуло нечто отстранённое.
Писатель подумал, что оттенки в этом человеке меняются так же быстро, как движутся секундные стрелки часов. Ему жадно, до духоты захотелось познать все грани его личности. К чёрту поездки! Он напишет новый роман. Ещё лучше предыдущего.
– Вы живёте здесь, в Лондоне? – спросил Уотсен, убирая портсигар обратно в карман.
– Да. Но я часто бываю в Америке.
– У вас там родственники?
– Я снимаю кино: оператор.
– Неужели? Кино… Иллюзия… Чёрно-белый обман… – блекло улыбнулся Уотсен.
– Зато какой обман! Люди готовы отдать всё, чтобы сняться в какой-нибудь захолустной картинке! – хмыкнув, с долей цинизма ответил Брайтон и встал. – К сожалению, мне пора. Есть одно дело. Но мы не договорили и я беру наглость настаивать на встрече. Когда мы увидимся снова?
Бер-тран…
Абрикосовая косточка, спрятанная в спелой мякоти сочного плода…
– Завтра. Кафе «Сольфеджио». Шесть вечера, – хрипло ответил писатель, ощущая лёгкую дрожь в руках.
– Хорошо, – отозвался Брайтон и вдруг рассмеялся всё тем же раскрепощённым смехом, от которого у Уотсена голова пошла кругом и кровь превратилась в раскалённое олово. Так смеются двое любовников, лежащих в кровати на смятых простынях. Так смеётся циник, услышав от романтичной невинной девчушки признания в любви. Смех, наполненный самовлюблённостью и уверенностью в своей неотразимости. Демонстрация раскрепощённости и свободы, чистый секс.
Бертран вышел, и в комнате вдруг стало темно. Неземной свет погас.
========== Часть 2 ==========
Кафе «Сольфеджио». Шесть вечера. Ноздри ласкает запах свежих вишнёвых булочек