реки. Той самой, на которой они расстались с Шебаршей несколько дней назад. Возгрец рассказывал Олегу, что местные жители за буйный нрав называют её Неспанка, или Немига. Всё оттого что она изобилует стремнинами, и когда плывёшь по ней на лодке, нельзя не то что задремать, но даже потерять бдительность хотя бы на один миг. Только зазеваешься или не дай боги приспишь – можешь очнуться уже в воде. Или вовсе не очнуться.
В утренних сумерках рассмотреть хоть что-то расположившееся дальше двух десятков шагов было довольно сложно. Но Олег и так помнил, как выглядит место, к которому они должны были выйти: невысокий, как будто приплюснутый сверху ударом великана холм, опоясанный узкой речной петлёй.
Расширялась она только в одном месте – на плёсе, который лежал к полудню от возвышенности. Туда войско и держало путь.
Сейчас оно двигалось несколькими узкими проходами между холмов, разбившись для скорости на колонны. Чтобы иметь возможность сразу вступить в схватку, вои загодя облачились в боевые доспехи. Поэтому двигались медленно, чтобы раньше времени не запалить коней.
Погрузившись в свои мысли, Олег забыл в очередной раз поддать коленями под бока воронку, чем тот немедленно воспользовался, замедлив шаг.
На что княжич в задумчивости не обратил внимание.
Его нагнали трое гридней из лучшей отцовой дружины, один из которых вполголоса читал вирши:
– Могуч и беспощаден враг
И не достать его в стенах.
Но сталь крепка и стоек дух,
А вои – каждый стоит двух!
Врагам пощады не видать
Глаза их – воронам клевать
Их кости волки разнесут
А стены крепкие – падут!
Это он продекламировал одну из последних песней Баяна, посвящённую как раз нынешней войне.
Что-то в голосе воя показалось Олегу знакомым.
– Как парует, Гундяй! Как парует! – восхитился всё тот же гридень. – Хоть и нам смерть предрекает, но каков словоплёт!
Точно! Это ж те вои, разговор которых княжич подслушал перед сражением под стенами Менска, когда самовольно поехал в чело войска!
– Никак в толк не возьму, Огура, почему тебе так бабские вирши на душу ложатся? – не согласился давешний скептик. – Ты только послушай!
– То не ветры буйные гонят тучу тёмную,
То не вороны чёрные кликают.
А то небо затмили калёными стрелами
Удалые дружины Соколовичей!
Комони копытами – как громами гремят!
– Вот где настоящее мужское словоплетение – продолжил Гундяй после паузы. – Просто и сурово. И без всякого парования!
В ответ Олег услышал скептическое хмыканье Огуры.
– Это, ежели не путаю, твой любимый Пенязич?
– Не путаешь.
Оппонент Гундяя ещё раз саркастически хмыкнул.
– А ты, друже, стоялых медов не желаешь? Ску-усны-ых. В них только один раз хорёк издох.
Тот обиженно засопел.
– Опять ты мне свои меды сватаешь?
Огура