извлек увесистый мешочек и бросил двадцать золотых рублей настоятельнице. Все равно это были деньги из партийной кассы, а партийная касса пополнялась ежедневно русскими меценатами, да и сами партийцы не дремали. Они совершали набеги на банки, на кассы, грабили и даже убивали, если выхода другого не было, но деньги приносили и сдавали в кассу исправно.
Вскоре вошли три блондинки, но Ленин поднял руку вверх.
– Скромность, товарищи, скромность, где ваша скромность? Возвращаемся в штаб и там договоримся, откуда начинать мировую революцию.
Вождю так понравилась блондинка, что он назначил ей свидание на понедельник и сказал, что снял квартиру. Теперь они будут встречаться отдельно почти каждый день, после напряженного труда.
Надежда Константиновна сразу заметила перемену в муже и даже осмелилась как—то за обедом спросить:
– Володя, что с тобой случилось? тебя не узнать. Ты все время улыбаешься, хохочешь, будущие поколения назовут это гомерическим смехом, но теперь, пока этого еще не произошло, я требую конкретного ответа на конкретный вопрос: где ты шляешься по ночам?
– Наденька, ты «Капитал» Маркса—Мордыхая законспектировала?
– На третий странице застряла, а что?
– А то, что если ты будешь копаться в личной жизни вождя мировой революции, то ты станешь контрреволюционеркой. Ты поняла?
– Поняла, – склонила голову Наденька.
– Тогда иди, конспектируй и учи назубок, а то стала портить мне аппетит.
Наденька ушла в свою комнату, схватила «Капитал» Маркса, поплакала над ним и открыла том на третий странице. О чем там шла речь, она никак не могла понять, а вот то, что она теряет мужа как такового, прекрасно поняла и решила, что лучше не вмешиваться. Тем более что Володя не так давно провозгласил: при коммунизме брак распадется, женщины станут общественным достоянием, кто захочет насладиться телом противоположного пола, надо записаться в артель безбрачия и наслаждайся вволю.
3
Володя воспрянул духом и почувствовал, что еще многое может, а потомки будут бесконечно благодарны ознакомиться с главным его трудом под названием «Материализм и эмпириокритицизм». Вот только надо закончить план, определить цели и задачи бессмертного труда. А это архи сложно. Даже сам Апфельбаум не разберется, а мог бы двадцать— тридцать глав настрогать. Тем более что империализм уже есть, уже дошит пролетариат, но…, он поднял палец кверху и громко стрельнул, – в недрах пролетариата зарождается критинизм, то бишь критицизм. Он раскидает империализм, как сытая курица подгнившие зерна.
Едва он написал заголовок, как почувствовал, что ему чего—то не хватает. Мягко положив ручку на стол, он так же мягко поднялся с кресла и стал маршировать по небольшому кабинету. И тут, в мозг молнией влетела счастливая мысль:
– Гершон, где ты, лапочка, прохвост всей иудеи. Я уже заглавие написал, а дальше что? кто будет продолжать? Ну—ка поворачивай оглобли в сторону исторического кабинета, исторического кресла, где