который покраснел еще больше. Джеймс в несколько шагов пересекает небольшую комнатку, а я еле поспеваю за ним. Он открывает другую дверь с небольшим окошком, и мы оказываемся в рулевой рубке катера. Широкие панорамные окна открывают вид на набережную. Огромное количество всевозможных кнопочек и маленьких рычагов на панели управления катером заставляли разбегаться глаза. Сбоку – небольшое кресло с рулевым колесом. Рубка очень напомнила мне салон автомобиля, а места здесь было в два раза меньше, чем в каюте.
Я стою в стороне, чтобы не мешать Джеймсу сосредоточиться, в то время, как он нажимает на непонятные кнопки и переводит рычажки управления в нужное положение. Джеймс поднимает голову, когда заканчивает настраивать панель катера и чуть заметно улыбается мне. Чем-то он явно озадачен.
– Скажи, пожалуйста, Игнацио, чтобы отвязал катер, мы отчаливаем.
Я ободряюще ему улыбаюсь и с удовольствием соглашаюсь помочь. Возвращаюсь в комнатку, где Игнацио, что-то ворча сам себе, убирает стеклянные бутылки.
– Игнацио, – мужчина резко выпрямляется при виде меня и неуклюже улыбается, пряча за спиной пакет со звенящими бутылками. – Джеймс попросил вас отвязать катер, давайте я помогу убрать мусор. – Я подхожу к нему и протягиваю руку.
– No, no2… нет, мисс Уильямс. Справлюсь сам, – он поспешно отступает от меня на несколько шагов, виновато смотрит и быстро выходит из каюты, но я успеваю услышать недовольные высказывания Игнацио на итальянском: «Dannazione a lui, diavolo. Dio, dammi la forza!»3
Я улыбаюсь на непонятные слова пожилого мужчины, и в который раз наслаждаюсь звонким звучанием незнакомого языка. Итальянский язык очень красивый на слух, жаль, я его совсем не знаю. Нужно посмотреть в Интернете часто используемые фразы на итальянском, чтобы не выглядеть глупо при местных жителях.
Оглядываюсь по сторонам и рассматриваю комнату более детально. Два небольших диванчика друг напротив друга, во всю длину каюты. Дощатый пол периодически скрипит от шагов. Возле двери рулевой рубки и одного из диванчиков стоит небольшая тумбочка. На ней – старинные часы в виде якоря, фотография в старой рамке, пепельница и пачка сигарет. Мое любопытство берет верх. Я подхожу к тумбочке, осторожно беру запыленную рамку, провожу большим пальцем по стеклу, стирая пыль, и на меня смотрят трое мужчин.
Бейн. Джеймс. И третий, незнакомец. Стоят, крепко обнявшись для фотоснимка, и улыбаются, искренне и счастливо. На этой выцветшей фотографии Бейн был совсем другой. Глаза горят. Улыбка искренняя. Нет отросших засаленных волос. Он стоял посередине и крепко обнимал парней, и мне показалось, что снимок сделан в параллельной реальности, где Сантьяго не ослеплен жаждой мести, а вполне адекватен, где он – человек, который способен на сострадательность, понимание и… дружбу.
Джеймс с длинными волосами, небрежно зачесанными назад, с небольшой бородкой, казался совершенно другим, намного старше своих лет. В черной